– Нормально. Хотя лучше бы поехала домой, чем такое о тебе узнать.
Только сейчас он уловил в ее голосе металл и презрение.
«Вот что с ней сделала работа на сепаратистов! Промыли мозги. Теперь презирает меня за то, что я оказался среди защитников суверенитета страны. Дожил! Не успели пожениться, а уже разлад. Видимо, по-прежнему считает, будто только медицина нейтральна».
– Странная ты какая-то, – прошептал Балун. – С твоими взглядами на жизнь мне тяжело придется.
– Скажи, как ты мог? – со слезами в голосе спросила Катя.
– Что? – Он ровным счетом ничего не понимал. Неужели только его согласие воевать против русских делает их чужими?
– Она же еще совсем ребенок, – всхлипнула Катя. – Как хочется тебя убить!
– За что?! – ужаснулся Балун. Неужели перед ним его Катя? Странно все как-то. Сначала поцеловала, теперь вдруг убить…
– Тебе сломали несколько ребер, нос и пальцы на руке, – смахнула она обрывком бинта слезу. – Хотя, может, это просто сильные ушибы или трещины.
– Объясни, что случилось? – все еще ничего не понимая, попросил он.
– Что объяснять? Ты над ребенком надругался!
По мере того как до отшибленных и, казалось, превращенных в желеобразную массу мозгов Балуна доходил смысл сказанного, его грудную клетку наполняла странная боль.
– Что?! – зарычал он так, что Катя вдруг сжалась и втянула голову в плечи. – Что ты сказала?!
– Это не я сказала. – Она отступила на шаг от кровати. – Тебя с нее силой сняли.
– Кто? – морщась и кривясь, приподнялся на локтях Балун. – Хитрук? Так, может, это он сам? Вот же гады!
Он, наконец, огляделся. Всего было пять кроватей. Одна расправлена, но на ней никого не было.
– Чего кричишь? – испугалась Катя. – Ложись.
– Я наоборот… – устало рухнул он на подушку.
В палатке вдруг потемнело, и Балун увидел, как в ногах возник рослый мужчина в спортивном костюме. Опираясь на костыли, он некоторое время молча смотрел на него, а потом, скривившись, спросил:
– Очухался?
Балун ничего не ответил.
Скрипнула кровать, стукнули сложенные вместе костыли.
– Катюха, ты чего к новенькому зачастила? – насмешливо спросил мужчина. – Приелись старые? Свежака захотела?
– Как вы смеете, Данило? – Даже в полумраке было заметно, как лицо Кати сделалось пунцовым.
– Крым у нас секс-машина, – продолжал громила, – только сломанная.
Переваривая в голове услышанное, Балун повернул голову набок:
– Рот закрой!
– Повтори! – Мужчина, которого, как выяснилось, зовут Данило, потянулся за приставленными к спинке костылями.
– Катя, что он имеет в виду? – стараясь говорить спокойно, спросил Балун.
– Товарищ… Или как вас там? Пан Левицкий! Прекратите оскорблять! – сжала кулачки Катя.
– Катя! – трясясь от злости, звал Балун.
– Уже ревнует! – Левицкий встал и оперся на костыли.
– Прекрати сейчас же! – потребовала Катя, стараясь говорить твердо, но вышло как-то жалко.
– Да я тебя… – Забыв про боль, Балун сел.
– Сейчас… – Смешно изгибаясь, Левицкий вышел в проход.
– Больной Левицкий! – повысила голос Катя.
Стиснув зубы, Балун вцепился в края кровати.
– Ты хоть знаешь, кому рот закрываешь? Да я тебя порву!
Балун медленно развернулся и спустил ноги вниз:
– Может, подождешь, когда я смогу ответить?
– Ты, видно, так и не понял, кто перед тобой?! – С этими словами Левицкий взял один из костылей в руку и копьем метнул его в Балуна, целясь в голову. Костыль пролетел выше и врезался в полог палатки.
Катя закричала и бросилась на Левицкого. Обхватив его двумя руками, она толкнула его на спинку стоящей напротив кровати.
– Катюха! – завопил Левицкий. – Побойся бога, дождись хоть, когда стемнеет!
– Дурак! – в сердцах крикнула она и, со звоном залепив пощечину, устремилась прочь.
– Классная телка, – проводив взглядом вылетевшую из палатки медсестру, мечтательно вздохнул Левицкий.
– У тебя с ней что-то было? – с трудом сдерживая себя, чтобы не закричать и не броситься на негодяя, спросил Балун.
– С ней? – зачем-то переспросил Левицкий.
Внутри Балуна все клокотало. Он понимал, Левицкий просто издевается, но ничего поделать с собой не мог.
Между тем сосед по палатке схватился за дужку кровати и наклонился за костылем:
– Ух!
С трудом распрямившись, он утер выступивший на лице пот и потянулся за вторым костылем. Поднявшись, подошел к Балуну и, качая головой, спросил:
– Не пойму, с чего это ты за нее вступился?
– А что?
– Третий день она с сестрой здесь, – неожиданно стал рассказывать Левицкий, – вернее, ночь. Эта днем в лазарете, ночью у комбата, а Ритка у меня…
Балун не понял, как оказался на ногах. Схватив Левицкого за воротник куртки, он с силой рванул его на себя и закричал от пронзившей молнией боли…
Глава 35
Яма
Выползшее в зенит солнце припекло правую половину лица. Выступивший пот разъедал ссадины и раны, на которые тут же стали садиться мухи. Щекоча лапками, они принялись обследовать уголки глаз, ноздри и губы. Никита терпел. Вернее, по-прежнему «сидел» в стороне от собственного тела.
«Когда же вы отдохнете?» – лениво шевельнулась в набитой гулом и болью голове мысль.
Он уже потерял счет времени, когда изуверы вернулись.
– Что, так и не шевелился? – спросил, по-видимому, караульного Шева.
– Нет, – ответил сидевший в тени каратель. – Тащили бы его в яму.
Никита по звуку понял, что рядом кто-то присел. Пахнуло водкой, и его толкнули в плечо.
– Хватит спать! – В голосе Хитрука проскользнули нотки тревоги.
«Видимо, не было у вас команды до смерти меня забить», – едва подумал Никита, как его бесцеремонно схватили с двух сторон под руки и куда-то поволокли.
Он приоткрыл глаза. Ноги безвольно волочились по земле, собирая разный мусор и высушенную солнцем траву.
– Тяжелый, гад! – простонал Шева.
– Не надо было так бить, – с досадой просипел Хитрук, – сам бы тогда шел.
Его протащили мимо каких-то сараев, проволокли через заросший бурьяном сад, за которым начинался огород, и остановились у забора.
– Нет, так дело не пойдет! – сказал Хитрук.
