– Что оно?
– Щекоталка, И ещё шоковая граната. И ещё какая-то дрянь, я не понял. А что у вас?
– О-ой… Кешенька, отпусти нас, пожалуйста, нам поговорить надо.
Кеша мурлыкнул и умчался к дальней стеночке Ковчега – там они с Кимом играли в мячик. А Вита, оглядевшись по сторонам, понизила голос и повторила:
– Нам надо поговорить.
– У нас будет ребенок? – сострил Адам.
– Ребенок у нас уже есть, – отмахнулась она. – Хуже другое. Я полчаса назад заключила союзный договор с расой эрхшшаа. О взаимной обороне и нападении.
– Что, друг на друга? – тупо спросил Адам.
– Нет, на Империю, – терпеливо пояснила Вита. – Они их тоже задрали. В смысле, имперцы – котов. И они уже летят сюда. В смысле, коты.
– Много?
– Пока не очень. Им лететь далеко. А те, кто в ближних пределах, уже летят. Теперь понял?
– Давай ещё раз. Начни с ребенка. У меня что-то с памятью.
– То есть ты ничего не помнишь? – В голосе Виты зазвенела неподдельная обида. Потом она не выдержала и фыркнула.
– Витка, тебе нестыдно издеваться над калекой? Объясни по-человечески.
– По-человечески этого не объяснишь, – задумчиво сказала она. – А по понятиям эрхшшаа, – она легонько кивнула в сторону котов, – мы с тобой теперь Кешины родители. И сами тоже эрхшшаа. Вроде как приемные. Понимаешь, правительства у них как такового нет. Просто они всегда делают то, что велит долг и честь. Ну, в острой ситуации. Между своими-то они вообще не конфликтуют. А с чужими – все воспринимают очень похоже. И действуют соответственно. И сейчас они все, кто узнает, что есть Кеша, у него есть родители, а у них есть планета, на которую напали имперцы, которые и так их задрали, – все бросают и летят сюда. Поскольку все это началось из-за нас, нам и решать, что именно нужно делать. Теперь понял?
– Ну, ни фига себе, – сказал Адам.
– Вот и я то же самое говорю. Только длиннее. А решать надо быстро. У них так принято. Первое решение – от сердца. Значит, самое верное. И еще. Наши подопечные пришли в себя.
– Какие подопечные? – Адам поднес руку к виску.
– Которых из космоса голышом…
– А-а-а… И что?.
– Они сюда тоже летят.
– Много?
– Этих – до фига. И что делать с ними – я понятия не имею.
– А кто они вообще? – спросил Адам. Вита задумалась.
– Ну-у… Если бы в космосе были цыгане…
– Только цыган нам ещё не хватало. С медведем. А коней они тоже крадут?
– Про коней ничего не знаю, – честно ответила Вита. – А детей крадут. Чаще у имперцев. По-моему, и на наших глаз положили.
– На Кешу? – оторопел Адам.
– Ты с ума сошел. За Кешу им… – Она проглотила остаток фразы. – Не, им детишки радистки Кэт приглянулись.
– Какой ещё радистки Кэт?! – взвыл Адам. – Витка, ты меня до психушки доведешь!
– Обломайся, тормоз, – невежливо сказала она. – Смотри туда.
И она развернула его за плечи.
В углу палатки на толстом надувном матрасе сидела незнакомая Адаму рыжеволосая женщина средних лет. Она держала на руках двух младенцев, завернутых в одеяльца, и неслышно напевала, переводя глаза с одного на другого. Рядом с ней полулежала другая рыжеволосая женщина, почти девочка, смутно знакомая.
– Это какие-то скалли прибились? – шепотом спросил Адам.
– Наоборот. Которая с детьми – тот самый неуловимый агент имперцев… кстати, не дядя Коля хотел кого-нибудь из них поймать и не мог?..
– Коля, Коля… – задумался Адам. – Ой, а где он? Он же меня привез!
– Вошел ты один, – сказала Вита.
Они выглянули из палатки. Пропавший Коля обнаружился сразу – он в неловкой позе стоял напротив выхода, облитый тусклым светом фонаря; Абалмасов держал его на прицеле ружья, а Кот придерживал когтистой лапой за горло.
– Дядя Коля! – помахала рукой Вита.
– Ребята, что вы делаете, это же наш! – воскликнул Адам.
– Н-да? – хмыкнул Абалмасов. – Ты уверен? У меня другие сведения.
– Я тебе говорю – наш. В тылу врага. Абалмасов медленно опустил ружье. Кот втянул когти. Коля шумно вздохнул и поддернул штаны.
– Какой-то сегодня неудачный день, – сказал он. – И погода дурацкая… Можно мне сесть куда-нибудь?
* * *
«Портос» заканчивал пробег, когда наперерез ему метнулся глайдер дежурного по полю, и кто-то, высунувшись из верхнего люка, бешено замахал пилотам клетчатым флагом: туда, туда! Геловани, не дожидаясь момента полной остановки (как было бы положено по всем полетным наставлениям), повернул, куда показывали, сторожевик занесло, и по брюху отчетливо защелкали снесенные гравигенами кусочки бетона.
Что-то я все полосы ломаю, мелькнула мысль, тут же сметенная поразительным зрелищем: с юга по крутой глиссаде заходили на полосу, слепя изо всех сил желтыми посадочными прожекторами, пять больших кораблей… нет, шесть, просто шестой угадывался с трудом, он был матов и настолько огромен, что в первые секунды казался фоном, облаком…
Это был имперский линкор. Видимо, в сопровождении марцальских «птиц».
После сегодняшнего Геловани мог поверить во все.
Но нет, это же не «птицы»… конфигурация огней другая, и машины явно крупнее…
Пара, шедшая первой, с шелестом скользнула над полосой и свечкой ушла вверх. Это были не «птицы», это были какие-то совсем незнакомые машины с крылом обратной стреловидности. Еще одна машина отвалила в сторону, на миг попала в прожекторный луч – их много взметнулось, – и Геловани с удивлением понял, что она несет тарелку радиолокатора. Такой вот внезапный привет из прошлого…
Вторая пара, держась позади линкора, очень синхронно сделала «змейку» и разошлась в стороны, а сверху уже возвращалась первая, словно атакуя, и зависший было в нерешительности линкор медленно пошел вниз, опоясался огнями и сел немного в стороне от полосы между рулежной дорожкой и башней центра управления. Теперь он весь сиял, как большой универмаг в большую новогоднюю распродажу.
– Посадили… – прошептал Исса, и Геловани вдруг понял, до чего тихо вокруг. – Командир, они же его посадили…
Пара земных кораблей снова спикировала на приземлившегося гиганта и ушла в небо.
– Такой у нас уже был, – сказала Римма. – Мы его потом на музей Старых поменяли. Старые, – заторопилась она, уловив в глазах Геловани начало безумия, – это которые раньше были. Очень давно. От них почти ничего не осталось, развалины на нескольких планетах да кладбище кораблей. Вот мы и поменялись с теми, кто на кладбище жил. Хороший кораблик – на музей. По-моему, честно?
– Наверное, – сказал Геловани. Он достиг той степени отупения, когда человек способен ещё что-то воспринимать, но уж никак не оценивать и тем более не реагировать.
