— Это звучит пугающе, но все же…
— Есть, конечно, больницы сестринского ухода, — перебил я. — У нас одна даже существует. Да вот только попасть туда не так просто — узнавал, было дело. Бесплатно опять же никто этого бездомного досматривать не будет. Люди, помещаемые в этот стационар, перечисляют свою пенсию на его счет, собственно говоря, оплачивая уход и процедуры таким вот образом. Да и то, чтобы туда попасть, их должны осмотреть представители управления социальной защитой населения и вынести свое заключение, что, да, человек одинокий, беспомощный и нуждается в уходе в ЛПУ
[27]
стационарного типа. По «Скорой» его туда, разумеется, никто не положит.
Чебурашка растерянно взлохматил светлые волосы, снова зазвенев своей цепочкой.
— Я… не знаю… вы меня, если честно, смутили. После нашего разговора все вместо того, чтобы проясняться, еще больше запуталось. Вы — относительно высоко развитая раса, раз пользуетесь такими техническими благами, как машины, глобальные компьютерные сети и сотовые телефоны! Неужели при всем этом вы не способны организовать собственное самосохранение?
Моя улыбка вышла кислой, как свежевыжатый лимонный сок.
— Способны-то мы, способны, да только кто его будет организовывать?
— То есть?
— Кто конкретно этим будет заниматься?
— Ну, у вас же есть люди на руководящих должностях, предназначенных для… вы снова смеетесь?
— Извините, — откашлялся я, силой сгоняя ухмылку с лица. — Все время забываю о вашей наивности. Понимаете, люди на руководящих должностях слишком заняты сохранением собственного места и собственного заработка, чтобы отвлекаться на нужды каких-то там медиков и какого-то там населения. У них и так своих дел хватает, чтобы нашими заниматься. Недосуг…
— Но они же несут какую-то ответственность, отчетность?
— Перед кем? Перед медиками? Перед бабушками-пенсионерками? Вы всерьез считаете, что они регулярно и подробно отчитываются перед нами о потраченных средствах, проделанной работе и обоснованности трат и распределении ресурсов?
Мой гость заерзал на кушетке.
— Хорошо, ну а вы? Почему не требуете реорганизации системы охраны здоровья?
— Мы? — удивился я, картинно вздергивая брови. — А что — должны?
Мы некоторое время помолчали, разглядывая друг друга.
— Может, я плохо выразил свою мысль? — наконец произнес Чебурашка. — У меня нет трудности с языком, но нюансы в диалекте…
— Нет, мысль вы свою выразили предельно четко. Просто не учли некоторой подоплеки.
— Какой?
— Начнем с того, кто в ком нуждается: мы в пациентах или пациенты в нас?
— Вопрос риторический.
— И все же я хочу слышать ответ от вас.
— Разумеется, пациенты нуждаются в вас.
— Значит, у кого должен быть больший интерес в совершенствовании сферы здравоохранения? У нас или все-таки у пациентов? И кто должен требовать от руководства добавления бригад «Скорой помощи», покупки нового диагностического оборудования в стационары, оснащения новейшими лекарственными препаратами аптек, регулярного повышения квалификации всех медицинских работников? В чьих это интересах? В моих? Да мне до лампочки, если честно — буду ли я работать со старым кардиографом, буду ли с новым, оплата моего труда от этого не изменится. Я заинтересован в повышении качества диагностики лишь опосредованно — дабы не проморгать нечто угрожающее и не загреметь под суд за это. А вот пациент в этом качестве заинтересован кровно, так как если в моем случае речь идет лишь о свободе, в его случае речь идет о жизни. Его жизни. Так кому все же надо требовать этой самой реорганизации?
— А почему население этого не делает? — поинтересовался Чебурашка. — Сказанное вами вполне логично — почему бы не довести это до умов людей и не направить их по этому пути? Да, думаю, есть среди них те, кто не нуждается в разъяснении, кто способен сам сообразить, что необходимо предпринять. Какова же причина того, что никто не требует?
Я грустно усмехнулся, воровато глянул на дверь и, поколебавшись, достал пачку сигарет.
— Я закурю, вы не против?
Чебурашка помотал головой.
— Вам необходимо потенцировать мыслительные процессы вдыхаемыми веществами? Разумеется — токсичность этой сгорающей травы не столь угрожающая для одного раза, поэтому, прошу, не стесняйтесь.
— Благодарю. — Я пошарил в карманах в поисках зажигалки. Там, как и ожидалось, было пусто — видимо, выпала, пока я лежал, и ныне досыпает за меня на кушетке. — Увы, придется обойтись без потенцирования. Да бог с ним. Так о чем мы? А, о причине… Тут все, как бы вам сказать, не так просто. Единой причины, разумеется, нет. Есть некоторая их совокупность, которая и приводит к той картине, которую мы имеем радость наблюдать.
— Например?
— Например, наше любимое русское «авось». Это слово, если вы не в курсе, иллюстрирует наше отношение к событиям жизни, в частности — событиям негативного характера. Каждый человек, буде здоров и цел физически, искренне верит, что смерть бывает только с другими, СПИД — это удел только наркоманов и лиц нетрадиционной сексуальной ориентации, а туберкулез можно подцепить, только отбывая срок в пенитенциарных учреждениях. А размышляя таким образом, он, естественно, и пальцем не шевельнет, чтобы что-то изменить в медицине, даже зная о ее нынешнем положении. Знаете, у нас есть такая поговорка — пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Это как раз то, о чем я говорю.
— А остальные причины?
— Еще одна, — вздохнул я, — заключается в том, что нас, медиков, считают в быту кем-то вроде кровожадных каннибалов. Утрирую, конечно, но лечение всегда ассоциируется с болью — и не обсуждается даже, что ценой меньшей боли происходит избавление от гораздо большей боли, а то и смерти. Поэтому простой рядовой обыватель испытывает к слову «врач» некоторое отвращение, так как слово это ассоциируется с болезненными состояниями, о которых и вспоминать-то не хочется. Не любят нас люди, понимаете?
— Но вы же работаете во имя их? — удивился Чебурашка. Удивился уже менее выражено, видимо, стал привыкать к изрекаемым мной алогизмам. Вот дал я ему, чувствую, повод поразмышлять на досуге.
— И что? Думаете, это способствует адекватной оценке и уважению?
— Судя по вашему тону, нет. Но почему?
— Знаете, в человеческом организме есть два самых загрязненных места, наиболее опасных в плане возникновения инфекционных заболеваний? Это рот и анус. Одно отверстие служит для приема пищи, другое — для выведения оставшихся от нее шлаков.
— Я достаточно знаю вашу анатомию.
— Вот и чудно. Понимаете, в чем самый смех? В том, что рот намного опаснее ануса. В прямой кишке хоть и кишит микрофлора, а ее испражняемое жутко воняет, все же это своя, родная флора, менее опасная для организма хозяина. А вот во рту у нас, вследствие приема пищи, засовывания пальцев, ручек, иных предметов, дыхания при заложенном носе, собираются куда более опасные гости. Список заболеваний, которые они могут вызвать, не уместится на одном листе. Но тем не менее, поскольку рот ассоциируется с приятным — с приемом пищи, поцелуями, например, — его любят, о нем пишут в стихах, изображают крупным планом на фотографиях, заботливо украшают помадой и татуажем. А вот анус, несмотря на всю важность своей функции, в частности — избавлять организм от той гадости, что попала через рот, таким уважением не пользуется, считается чем-то неприличным, противным, грубым и презренным. Люди сознают его важность и значимость, когда, пардон, припрет — но не более. Между собой они никогда не будут обсуждать и восхвалять свой или чей-то анус. Даже сам акт дефекации ассоциируется с болью, неприятными ощущениями и столь же неприятными запахами. Молчу уж про неприятные воспоминания, когда потребность в этом акте возникла в переполненной маршрутке, стоящей в пробке. Если вы поняли аналогию, то мы, медики, сейчас играем роль того самого ануса. В нас, безусловно, нуждаются, нуждаются еще как — но заботиться о нас никто не собирается, потому что мы одним своим видом напоминаем простому человеку о том, что болеют все и все мы смертны. Нас наделили недюжинными обязанностями, но отказали во всех практически правах. И после этого, лишив нас прав простого человека, требуют от нас выполнения функции бога.
