– Вот теперь повоюем, – негромко сказал Алексей.
Степь. Побережье
Чародей Сарвил и с ним трое славов – все, кто пока ещё уцелел из маленького отряда Валентия Урбасиана, – озирались посреди обширного, но низкого, плоско-круглого зала, пропорциями и чем-то ещё напоминающего внутренность бубна. Позади был немыслимой трудности подъём по спиральной лестнице, идущей внутри колодца; ступенями её были камни, выступающие из стены на три вершка. Следовало обо всём забыть, следовало распластаться по стене и равнодушно следить, как правая нога находит следующую ступеньку, обретает опору, как переносится на неё вес тела, как подтягивается нога левая, находит место рядом с правой, принимает вес тела… и так шаг за шагом, шаг за шагом – бесконечно… Только теперь, выбравшись из колодца наверх, Сарвил позволил себе подумать: а почему никто не пошёл следом: ни друзья, ни враги? Не могли же они уничтожить друг друга до последнего человека? И тем не менее звуки битвы, отчётливо – даже преувеличенно отчётливо, как в хорошем певческом театре – слышимые в первые минуты подъёма, больше не доносились сюда; и никто не последовал за ними… Но не спускаться же теперь, чтобы избавиться от праздного любопытства – а в том, что любопытство это именно праздное, Сарвил не сомневался, ибо на его дальнейшие действия никакие известия снизу повлиять не могли.
Воины сбросили свои мешки и опустились на пол. Кто-то что-то сказал, Сарвил не услышал. Голоса звучали глухо – и даже не звучали, а пробивались сквозь что-то мягкое. Он топнул ногой, ударил в ладоши. Ни малейшего отзвука, будто вместо воздуха – насыпана мука. Тогда он пошёл к окну. Окон было числом шесть, низкие и очень широкие, чуть скруглённые по углам. Ему пришло в голову, что снизу он этого зала не видел, ему просто негде было разместиться в этой башне – разве что в прозрачном шаре, но шар был именно прозрачный, пустой… Мысль была короткой, потому что через несколько шагов он понял, что к окну ему не подойти – расстояние не уменьшалось, а увеличивалось. Теперь зал был размером с небольшую городскую площадь… Он знал, как это делается, хотя сам таким умением не владел.
Сарвил вернулся к своим. Его о чём-то спросили, он ответил – и сразу же забыл и вопрос, и ответ.
Единственно настоящим здесь был колодец, единственной несомненной материей – его пустота.
Он взялся за мешок, развязал тесьму, стягивающую горловину. Мешок набит был пеналами из жёсткой серой кожи – каждый пенал размером с огурец. Он стал вытаскивать эти пеналы и укладывать в ряд. Всего в трёх мешках должно было быть сто сорок таких пеналов. На дне мешка стоял каменный горшочек с разведённым мелом из Кузни и, завёрнутые в тряпочку, лежали кисти из хвостов плакачей.
Сарвил раскрыл горшочек, размешал мел черенком кисти и стал наносить на камень пола знак Агапита Повелителя. Знак был очень сложным, и некоторые его элементы следовало рисовать одновременно двумя кистями, не отрывая их от поверхности. Сарвил трудился долго; всё это время воины смотрели на него. Кому-то из них сейчас предстояло дать свою кровь. Двое других могли уйти. Сарвил надеялся, что они уже всё решили между собой.
– Кто? – задал он вопрос, когда знак был готов.
Вместо ответа один из воинов взял меч. Обнажил клинок. И – обхватил рукой клинок у самой гарды.
Второй обхватил над его рукой. Третий – ещё выше. Так они поднимались к острию. Наконец тот, кто был вторым, накрыл остриё ладонью.
– Я, – сказал он.
Голос был еле слышен в сыпуче-мягком воздухе зала.
– Уходите, – сказал Сарвил оставшимся.
Они кивнули. Обнялись с товарищем – коротко, будто расставались до утра. Подошли к колодцу. Не глядя на Сарвила, кивнули ещё раз и стали спускаться. По пояс – шаг влево – по плечи – шаг – по шею – шаг – макушка – шаг… медленнее, медленнее!..
Удивлённый вскрик. Один. Но когда Сарвил склонился над колодцем, тот был пуст.
И на дне его не было распростёртых тел…
Незачем было думать об этом.
Сарвил разложил пеналы в нужных местах знака группами по семь и одиннадцать. Три последних он положил за пределами знака – они были запасными на случай, если некоторые пострадают при переносках. Однако груз несли осторожно, как если бы это был легендарный хрустальный журавль.
Слав стоял, глядя куда-то поверх головы Сарвила. Чародей взял его за руку и привёл в южный дом знака. Снял с себя амулет с красным камнем и повесил воину на грудь. Потом сотворил заклинание от боли. Лицо воина было теперь равнодушным и даже чуть одутловатым, как у идиота. Лишь глаза вздрагивали за приопущенными веками.
Сарвил простым ножом разрезал воину рукава рубахи – до подмышек. Потом взял футляр с ланцетом из вулканического стекла – острый до такой степени, что плоть почти не оказывала ему сопротивления – и перерезал воину обе руки в локтевых сгибах, перерезал глубоко, до кости, чтобы рассечь артерии. Кровь хлынула потоками. Сарвил аккуратно упрятал в футляр древний ланцет и ушёл в северный дом знака. Там он повернулся лицом к уже побелевшему, но твёрдо стоящему на ногах воину, глубоко вдохнул и выдохнул – и принялся нараспев читать Слово Червя…
Наверное, здесь давила чужая воля: для чтения не хватало воздуха, пол вздрагивал под ногами. В глазах темнело, будто не чужая, а его кровь щедро лилась на землю. Но противодействие не было настолько сильным, чтобы помешать Сарвилу довести дело до конца.
Всё произошло в один миг: ручейки крови, тёкшие доселе свободно, вдруг притянулись меловыми линиями, проникли в белое – и стремительно потекли по линиям знака, меняя его цвет с охранительного на уничтожающий. Воин всё ещё стоял, обескровленный и сухой; лицо его стало лицом скелета. Сарвила в грудь ударил прилив, давление силы, сердце будто накачивали мехами, голова гудела колоколом, из горла рвался рёв, руки вздымались. Он сумел как-то договорить Слово, последние его такты дозвучали, воздух перестал быть сыпучим, теперь всё в нём разносилось широко; и пеналы разом шевельнулись, потом задёргались, начали раскатываться – и наконец полопались разом, в одну секунду. Из каждого пенала вырвался червь: чёрный, зелёный, мерзко-розовый, красный… – в локоть длиной, в частых перехватах, с маленькой круглой пастью, окружённой треугольными зубками. Почувствовав камень, черви тут же обратили головки вниз и начали стремительно в него вгрызаться…
Кузня
Саня удивлялась, что Алексей вообще стоит на ногах – а он не только стоял, но ещё и подпрыгивал. Оба баллона весили килограммов восемьдесят, а, кроме них, в алексеевом рюкзаке лежала и тяжёлая чугунная бомба – на крайний случай, сказал он, чтоб уж наверняка… Вторая такая бомба стояла сейчас на подоконнике – рядом с четырьмя обычными, из пивных и консервных банок. Для себя Саня нашла в доме брезентовый плащ с огромными карманами (полы и рукава обрезала, и стало удобно) и большой ранец, вряд ли школьный, скорее солдатский – из грубой кожи, с несколькими отделениями. В ранец уложили остаток провизии, последнюю бутылку вина и взрывчатку в полиэтиленовых пакетах. Готовые бомбы – шесть штук – как раз поместились в карманы плаща…
