Саня села в кровати, прижав к груди одеяло. Алексей левой рукой выхватил её оттуда, правой – достал пистолет. Он думал, что у них есть ещё секунд пять, но ошибся.
Дверь вылетела, и два стелющихся над самым полом существа ринулись на них. "Марголин" хлопнул дважды. Алексея чем-то полоснули по ноге, по невезучей левой ноге, он устоял. Сейчас следовало ожидать, что полезут остальные, он выждал до счёта "двенадцать" – никого не было. Тогда он заставил себя понять, что остальных не будет…
Милена ничком лежала на полу. Кровь не текла. Алексей перевернул её – и отпрянул. Лицо женщины было страшно деформировано, буквально вдавлено внутрь себя. Из открытого рта выпирал огромный язык.
Внизу голосила старуха.
Корзин с детьми нигде не было.
И Железан исчез – как будто и не приходил…
Но надпись на стене осталась. "Отдохни, я посторожу". Тонкие буквы, еле угадываются – но складываются в слова.
Ох, как отдохнул бы я, воспользуйся предложением…
Неужели ты меня предал, Железан? И лгал про обходную дорогу? Или… просто так совпало? Говорят, бывают ещё более дикие совпадения…
Но если совпадения – то верить мне запискам Якуна или не верить?
Не знаю.
И не узнаю, покуда не проверю сам, на своей шкуре…
Наверное, подло было уходить, бросив старуху наедине с трупами четверых подземников, женщины Милены и с искалеченным мальчиком – но Алексей был твёрд. Во всяком случае, он надеялся, что мешочек монет будет нормальной компенсацией за эту подлость.
Впрочем, он согласился сделать крюк, заехать в разрушенный "город" и по плану, начерченному старухой на плитке сланца, разыскать лекаря.
Мальчика, который осмеливался лазать по подземельям и углубляться в подземелья в поисках какого-то нужного старухе "крома", подземные жители грубо кастрировали. Кровь никак не унималась.
Полураздавленный паучок ещё несколько часов дёргал ногами на лестнице, но Алексей его уже не слышал.
Глава тринадцатая
Кузня
Когда кончились леса и дорога потянулась по пологому плоскому склону среди обломков скал и растущей пучками высокой белой травы, стало заметно теплее. Ослики брели шагом; их не подгоняли.
Вдоль дороги из-под камней торчали колючие чёрные узловатые прутья – то ли кустарник, то ли трава. Ослики на ходу срывали два-три побега и долго ими хрустели.
О случившемся пытались не говорить, но молчание получалось ещё более тяжёлым. Алексей испытывал сложное чувство. С одной стороны, дети были обузой, страшной обузой. Он так и не решил, что с ними делать и где оставить. Теперь обуза эта была с него снята. Но таким способом… такого исполнения своих желаний он не хотел. Если же это не исполнение желаний, то, значит, он и Саня послужили марионетками для неведомых вершителей судеб людей этого мира, безвольными тружениками рока. Это неприятно вдвойне… и многое объясняет: например, странную душевную расслабленность, охватившую его накануне визита подземников.
Но эта расслабленность могла быть вызвана и простой усталостью, возразил он сам себе. Семижильный, да. Но не тридцати и не сорока… Отупение, как у бессменных часовых. Ожидание нападения становится чем-то самодовлеющим, и собственно нападение воспринимается уже как нарушение то ли условий какого-то договора, то ли правил игры…
Возможно. И всё равно в том, что произошло, содержался какой-то второй смысл. Важный не для них двоих, а для тех, среди кого лежал их путь. Он попытался взглянуть на это чужими глазами, но не сумел.
И правда, устал. Очень устал.
Не думать об этом. Когда думаешь об усталости, то лишь подманиваешь её. И он стал думать о холодном северном острове Мариамна, где их, мальчишек-новиков, обучали приемам отважного боя…
Когда шли к Кузне, Апостол и Железан рассказывали ему о том, как сами проходили службу на острове Мариамна. Это были одни и те же смешные истории, повторявшиеся из года в год.
Про явление призрака Железана Алексей решил пока молчать.
– Мы тут как в лабиринте, – сказала вдруг Саня. – Только стены не твёрдые, а вязкие. Или осыпающиеся, не знаю. Можно свернуть в любом месте, но далеко не уйдёшь…
– Да, – сказал Алексей. – Жизнь вообще так построена. Не замечала?
– Замечала… – это получилось зло. – Ещё как замечала. Что ты делаешь?
– Дудочки.
– Будем играть и петь?
– Петь – это отдельно… Хотя мысль неплохая. Давно мы с тобой не пели.
– Ни разу, – сказала Саня и тут же усомнилась. – Или… раньше?
– Раньше, – сказал Алексей. Не переставая водить ножом – стружка вилась тонкая и ровная, словно белый бумажный серпантин, он негромко завёл:
– Когда на небе полная луна,
садится дева Анна у окна,
садится дева Анна и гадает на меня,
когда на небе полная луна.
Снимает дева Анна крестик свят,
пусть ангелы небесные поспят,
пусть ангелы небесные во сне меня узрят –
снимает дева Анна крестик свят.
В пении этом Сане вдруг послышался звук шагов проходящего строя, позвон оружия…
Во блюдечке серебряном вода,
она не помутнеет никогда,
она не помутнеет, не покажет на меня –
во блюдечке серебряном вода.
И свечечки горючий огонёк
облизывает тихо фитилёк…
Что-то случилось. Старинная славская песня будто сорвала пелену с глаз, будто… будто позволила ей что-то. Саня набрала полную грудь воздуха, выдохнула осторожно… и не выдержала.
Она не знала, о чём плачет. То есть знала, конечно… но не хотела называть это даже про себя. Поэтому лучше думать – что ни о чём. Или обо всём сразу.
Потом, когда слезы кончились (она сидела прямо на дороге, в пыли, уткнувшись Алексею в плечо, он гладил её по голове, что-то шептал, успокаивал…) и можно было посмотреть по сторонам, она так и сделала – встала, легко опершись на плечо Алексея и тем же жестом как бы велев ему оставаться на земле, и посмотрела сначала назад, потом вперёд.
Позади из разных оттенков серого складывался пейзаж: реки, леса, поля, деревни… Испарения поднимались к своду, превращались в туман и падали вниз. Посередине всего возвышалась не такая уж высокая гора с обширным замком на вершине. Они уже поднялись выше этого замка, и видны были все стены его и башни, и заключённые в стенах леса, и большое чёрное озеро на вершине, куда и падала тонким, но непрерывным потоком вода со свода. Этот мир населяли существа, оставшиеся тёмной тайной друг для друга, а потому ставшие друг для друга заменой настоящей судьбы и настоящего провидения.
