— Бой у ВШ шел двадцать минут, — заговорил Бодров голосом, начисто лишенным всякого подобия эмоций; так говорил бы камень, если бы обрел дар речи. — Двадцать минут. Рысев и его парни спасали станцию. Спасали общину. Что в это время делали вы?
— Согласно инструкции, — икая от ужаса пролепетал один из постовых, дрожа, как осиновый лист, — доложили на станцию и ждали дальнейших...
Слушать до конца полковник не стал. Он круто развернулся на каблуках.
— Лейтенант, — процедил он.
— Я! — снова возник на пороге Сергей Ларионов.
— Обоих в камеру, — приказал Дмитрий Александрович.
— Как? Только арест? А может лучше того, вышку обоим? — осторожно предложил лейтенант, но наткнулся на ледяной взгляд Бодрова и тут же смолк.
— В камеру, я сказал! — зарычал полковник. — К тебе, лейтенант, тоже вопросы есть. И немало.
Но вместо того, чтобы начать допрос Ларионова, по чьей вине рейд в сторону ВШ начался уже после того, как канонада стихла, полковник подозвал к себе Молотова, Псарева и Суховея. Так вышло, что именно сталкеры из Большого метро оказались не только полностью готовы к выходу на поверхность, но и успели преодолеть часть пути наверх, в вестибюль. Именно они первыми кинулись наружу, пока лейтенант собирал внизу ударный отряд. Борис опоздал всего на десять минут. К этому времени бойня уже закончилась. Спасти удалось только Ивана Громова, который лежал окровавленный, едва живой за газетным киоском на углу площади.
— Где тела? — обратился к ним полковник.
Даже сталкерам стало немного не по себе от лютой стужи, которой веяло сейчас от Дмитрия Бодрова. От каждого его слова, каждого взгляда. Никто не знал, какие чувства скрывает толстая корка льда, сковавшая душу сурового полковника. Можно было лишь гадать, каким ударом стала для командира гибель его лучшего друга. Гибель целого отряда.
— Видите ли, — заговорил Борис, в нерешительности перетаптываясь на месте, — тел мы не нашли. То есть, веганцы-то на месте, шесть трупов. Одного убрали гранатой — видимо, Рысева работа. Четверо с пулевыми. Шестому, офицеру, судя по нашивкам, глотку перерезали. И еще один веганец лежал в стороне, его тоже ножом убрали. Кто-то из наших в рукопашку пошел.
— А наши? — надвинулся на Молотова полковник.
— Не нашли, — развел руками сталкер и произнес, чуть попятившись: — Автомат Рысева валялся. А-Кэ сто пятый был только у него, тут не спутаешь. Шлем Самсонова. Еще кое-что из снаряги. И пятна крови. Больше ничего.
— Лис? Что видел Лис? — продолжал допрос Бодров. Молот часто заморгал. Он не знал, что Громова звали Лисом, и поэтому решил, что вопрос касается какого-нибудь животного.
— Да вроде не было там никаких зверей... Даже странно, кстати, — пробормотал Молотов. И тут же чуть присел, готовясь если не к удару, то точно к потоку брани. Полковник, до этого не дававший волю эмоциям, действительно, не сдержался и от души обматерил Молота.
— Твою за ногу, Молот, ты пьян? Обкурился? Какие, на хер, звери? Громов, Громов что видел?!
— Иван без сознания был, когда мы его нашли, — поспешно затараторил сталкер. — Чесслово, полковник! Он крови много потерял. Даже не сказал ни слова. Сейчас бредит бедняга. Бормочет, что его какой-то Чижик-Пыжик спас.
Пёс и Суховей старательно закивали, подтверждая правоту командира. Но полковник уже потерял к сталкерам интерес. Он услышал все, что хотел. В тамбуре наступила гробовая тишина. Дозорных увели. Лейтенант, ожидая, когда командир вспомнит о нем, застыл на лестнице, ведущей вниз, в метро. Молот и его люди прижались к стене тамбура, боясь лишний раз пошевелиться. Полковник застыл посреди комнатки, точно изваяние. Он не шевелился, казалось, даже не дышал. Так продолжалось минут десять. Наконец, Дмитрий Александрович словно очнулся от глубокого сна. Осмотрелся. На Сергее Ларионове его взгляд задержался.
— Еще тут? Не удрал? — хмыкнул полковник. — Ну, пошли. И вы, мужики, идите за мной.
Все были уверены, что Бодров отправится или на улицу, чтобы осмотреть место сражения самостоятельно, или вернется назад. Вместо этого он достал из внутреннего кармана связку ключей, выбрал один, самый большой и темный, и направился к двери, выкрашенной в серый цвет. Ее видели все, кто покидал Оккервиль через этот выход, но никто никогда в нее не входил. Даже лейтенант. Она вела на ту же лестничную площадку, с которой можно было попасть в тамбур.
— Знаешь, что там? — слегка прищурившись, осведомился полковник у Ларионова.
— Э-э... Кассовый зал? — предположил тот.
— Верно, — кивнул Дмитрий Александрович. — Ну, за мной.
И он первым шагнул в просторное помещение, оказавшееся за серой дверью. Лейтенант вошел следом и застыл на пороге, как вкопанный.
Все помещение, откуда когда-то можно было попасть в здание вокзала, выйти на улицу или спуститься вниз по эскалатору, заполнили вооруженные люди. Настоящая армия. Человек тридцать вооруженных мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока лет. Почти все держали в руках автоматы, хоть и потертые, но исправные. Ружей, с которыми обычно поднимались наверх охотники, видно почти не было. Создавалось ощущение, что для снаряжения этого отряда арсенал общины выгребли подчистую. У людей имелось все необходимое для пребывания на поверхности: ОЗК, противогазы, бронежилеты. Бойцы расселись на сломанных турникетах, на разбитых банкоматах и коротали время, проверяя оружие.
Стоило полковнику и его спутникам войти в зал, как все голоса стихли. Тридцать человек разом, как один, развернулись в сторону командира. Сержанты отсалютовали полковнику. Рядовые вытянулись в струнку.
— Ну как, Сережа? Впечатляет? — обернулся полковник к Ларионову, и не дождавшись ответа, заговорил дальше: — Согласен, круто. А знаешь, зачем они тут? А? А я отвечу. Это — наше подкрепление Приморскому Альянсу. Первое, но не последнее. Потом еще один отряд пойдет, уже поплоше, с гладкостволами. Понятное дело, это капля в море, —продолжал рассуждать полковник, увлекаясь все больше и больше, не обращая внимания на смертельную бледность, покрывшую лицо Ларионова. — Да и дойдут не все. Далеко идти — до Площади Ленина. Увы, иначе никак: лодок на всех не хватит. Ничего, дойдут. А у Финляндского вокзала их встретят. Все обговорено, все согласовано. И кто знает, не решат ли исход войны именно наши ребята, ударив в нужное время в нужном месте...
Лейтенант молчал. Лицо его приобрело землисто-серый оттенок. Кадык судорожно подергивался, словно его могло в любой момент стошнить. Пёс и Суховей посматривали на Ларионова с удивлением, но спросить, от чего его так мутит, не решались. Зато заговорил Борис Молотов, успевший пройтись по залу и осмотреть всех солдат Оккервиля.
— Полковник... У меня нет слов, полковник! Вы бросаете свои лучшие силы на помощь Альянсу? Сейчас, когда угроза нависла над общиной?
— Ты, Борис, простых вещей не понимаешь, — отвечал полковник, слегка усмехнувшись, но мигом снова посерьезнев. — Если сейчас каждый будет думать только о себе... Тогда метро точно кранты. Без вариантов. Моя хата с краю — не наш девиз.
