— Не забывай, — тихо добавил Громов, — что росомахи, эти шапки-ушанки ходячие, в наших лесах вполне могли где-то водиться. Но эти... Бо-ро-да-во-чни-ки... В Питере... Через двадцать лет после ядерной катастрофы. Бред какой-то. Не сами же они сюда притопали из Африки, мать ее. Кто-то помог. Подложил нам, так сказать, свиней. Понять бы, кто?..
— Агрессия, вот что тут общее, — согласился полковник. — Необъяснимая ненависть к людям. И невероятное упорство. Ими словно управляли, честное слово.
— А кто у нас управлять зверями умеет? — подал голос Молот, молчавший все это время.
— Кто? — поднял глаза лейтенант Ларионов. — А то не ясно?
— Мне не ясно. Кто? — подался вперед Громов.
— Веганцы. Они это давно умеют и практикуют, — выдохнул, стукнув кулаком по столу, Дмитрий Бодров. — Я понял, откуда росомахи и бородавочники. Зоопарк, мужики. Зоопарк на Горьковской. После Катастрофы кто-то из питомцев сбежал, кто-то сдох, кто-то в клетках остался взаперти. Когда на «Ваське» был, мне один парень рассказывал про тигра, который сбежал из зоопарка. Его якобы в метро видели. Как пить дать, веганцы сумели туда прорваться, пока не все животные сдохли.
— Но зачем им этот зверинец? — всплеснул руками Громов. — Зачем такие сложности? Что им, мутантов мало?! И где они их держали столько времени? И чем кормили?
— Ну, это ты у них сам спроси, — усмехнулся полковник. — Наверное, эксперимент решили поставить. Перед войной надо ведь на ком-то опробовать.
— А я вот вижу логику. Мутанты, наверное, и дрессировке хуже поддаются, чем нормальное зверье, и, что уж там, ловить их себе дороже, — заметил лейтенант Ларионов. — Значит, есть у нормальных животных преимущества. Поверхность ведь не только мутами заселена, встречаются и обычные зверьки, особенно в области. На войне все средства хороши, вот веганцы и решили попробовать... Почему нет.
— Ты так рассуждаешь, Серега, как будто знаешь, что у них на уме, — усмехнулся полковник, но, увидев, как смутился лейтенант, перевел разговор на другую тему. — А в общем, плевать. Главное, не откуда у них этот зверинец, а чего дальше ждать от Империи. И кажется, я знаю чего...
— Итак, — подвел итоги совещания полковник Бодров. — Война началась. Никто ее официально не объявлял, да и вряд ли они будут время тратить на такие глупости — просто оккупируют станции, и привет. Но только хрен им. Лейтенант, взрывай туннели.
— Есть! — отдал честь Ларионов.
— Молот, ты отправишься в метро и доставишь в Приморский Альянс мое письмо. Если они не совсем идиоты, то поймут, что лучше воевать вместе, чем гибнуть поодиночке.
— Полковник... — осторожно возразил на это Борис. — Вы, конечно, меня простите. Но вдруг в этот раз вместо свиней будут, скажем, львы? Рискую даже до реки не дойти...
— Верное замечание. Для этого я сюда и вызвал наших молодцев, — кивнул полковник, полностью признавая справедливость слов Бориса Андреевича. — С вами Рысев пойдет и его люди. А ты, Иван, готовь новый отряд сталкеров. Бери всех, кто рвется. Люди лишними не будут. И начни с этого... Самсона. Вот уж кто заслужил. Охоты все, разумеется, отменить. Кто еще не убивал, пусть не переживают, скоро придется. Круглосуточное дежурство в вестибюле Ладожской. Стрелять без предупреждения. Ну, мужики, даст бог, отобьемся...
* * *
Антон Краснобай сходил с ума от скуки.
Его вместе с грузчиками, Никитой и Данилой, держали на Ладожской, на соседние станции почему-то не пускали, а обратно в Большое метро Антону возвращаться было нельзя.
Хлопоты, связанные с торговлей, заняли один день. Антон Казимирович получил от Оккервиля большую партию одежды, а грибники с Улицы Дыбенко, представителей которых он попросил вызвать на Ладожскую, с огромной радостью сбыли Краснобаю свой товар с внушительной скидкой. Обычно они торговались упорно, бились за каждый патрон. С Антоном спорить дыбенковцы не стали — за последние дни торговля у Веселого поселка прекратилась, а других возможностей переправить грибы в Большое метро не предвиделось.
Почти все патроны, взятые Краснобаем для обмена, были потрачены, зато и караванщики до отказа набили товаром три рюкзака. Оставалось доставить груз обратно, но сделать это Антон Казимирович не мог, не получив от Зуба сообщение о ликвидации братьев Жабиных. А принести ему вожделенное известие мог только Молот, которого пока тоже не выпускали из Оккервиля. Краснобаю пришлось ждать... В очередной раз перебирая оставшиеся у него платежные средства, Антон сочинил стихотворение под названием «Девальвация».
Витрина пустая чернеет провалом.
Усыпан осколками грязными пол.
Слой пыли на полках торгового зала.
У входа разломанный кассовый стол.
Бывало, что раньше-то полки ломились —
Товаров навалом, ты только плати.
И люди толкали, неслись, суетились,
Хватали всё, сколько могли унести...
А ныне сквозняк лишь свистит и гуляет,
Да изредка сталкер случайно войдет.
Вздохнет он, на полки пустые посмотрит,
Вздремнет за прилавком и дальше пойдет.
Валюта забытая в кассе осталась,
И толстые пачки шуршат на ветру.
Здесь доллары, евро, рубли. Затерялась
И парочка гривен помятых в углу.
Теперь есть валюта одна ходовая —
Патронам ведётся наличный расчет.
Их кто-то в мешке за плечами таскает,
А кто-то в рожок автомата набьет...
Антон так обрадовался, сочинив этот стихотворный экспромт, что тут же прочел «Девальвацию» Даниле и Никите. Но караванщики отказались верить в его авторство.
— Кончайте, шеф, — засмеялся Данила, — да какой из вас поэт. Это кто-то еще до Великой Срани сочинил.
Антон Казимирович на грузчиков страшно обиделся и больше с ними почти не общался.
Никита и Данила, в отличие от шефа, были всем довольны.
— Мы тут как в санатории! — сказал однажды Данила Никите. Или наоборот. Антон путал парней, да и не стремился запомнить, кого как зовут.
Купец пришел к выводу, что грузчики правы. Их бесплатно кормили и поили, предоставили жилье, а большего носильщикам для счастья было и не надо. Они то спали, то резались в домино с местными рабочими, то балагурили с девчонками. Антон был лишен даже этой, самой простой радости: на Ладожской подружку на пару вечеров ему найти не удалось. Что же касается проституции, то она была в Альянсе запрещена.
