Минут десять Петр, не щадя своего голоса, рассказывал о подвиге, который совершил этот неприметный канонир во время Азовского сражения три года назад. А также о том, что случилось бы, если б не беспримерная самоотверженность простого солдата. В общем, говорил он долго и красиво. Нацепив ему на китель по завершению значок «Золотая звезда героя», срисованный один в один с позднего советского образца, за исключением надписи. Ну и с порядковым номером на реверсе звезды. Пояснив, что эта маленькая золотая звездочка олицетворяет самый возвышенный и добрый символ для каждого христианина – Вифлеемскую звезду, ведь она по канону и была о пяти лучах.
Бедный Фома шел обратно на несгибающихся ногах. Шок. Стресс. Он и подумать не мог о том, что его не забудут. И каждый что солдат, что унтер, что офицер смотрел на него, а у самого в голове гуляла только одна мысль – царь его не забыл. Даже самого маленького человека.
Потом были иные награждения, буквально просыпавшиеся на войска словно благословенный дождь. Но такого эффекта уже не было. Вручить высшую воинскую награду простому канониру… этого не ожидал никто. Особенно ошалели иностранные гости, в силу высокородного происхождения не привыкшие обращать должного внимания на простых солдат. Для них произошедшее оказалось чем-то за гранью понимания.
Но Петр знал, что делал. Суток не прошло, как об этом событии гудела вся Москва, а его личный рейтинг, и без того весьма высокий из-за проводимой политики и уничтожения Крымского ханства, поднялся буквально до небес. Простые люди еще больше укрепились верой в царя. По-настоящему – Их Царя.
– Как думаешь, – спросил Петр у Франсуа Овена, когда у них выдалась минутка переговорить наедине, – не перегнул ли я палку?
– С награждением? – вопросительно поднял бровь иезуит.
– Да. Судя по слухам и шепоту, что до меня доходит, это самое обсуждаемое событие.
– Это очень сильный шаг, Государь, – спокойно и очень вдумчиво произнес Франсуа. – Простые люди верят в тебя словно в апостола, что пришел облегчить их участь. Ни о ком из европейских монархов я такого сказать не могу. Ты же не устаешь подбрасывать сухие поленья в пламя народной любви.
– Ты льстишь мне, – усмехнулся Петр. – Я этого не люблю.
– Отнюдь. Я родился и вырос во Франции и прекрасно вижу, как чернь относится к тебе и как она относится к Людовику. Восстание против тебя в центральных владениях практически невозможно. Ты очень мудро выставил в качестве виновников торжества – исполнителей. Люди любят тебя, ты их, да не на словах, а печешься о благополучии, что дорогого стоит. Поэтому большая часть черни будет связывать все свои печали не с тобой, а с глупыми или жадными чиновниками, торговцами, дворянами, боярами… да с кем угодно, только не с тобой. Огромный, просто колоссальный аванс доверия.
– И такая же ответственность, Франсуа, – тихо произнес Петр. – Ибо если такой аванс просто прогулять бездумно, то какой с него прок? Чем я стану лучше дурного пьяницы, что на деньги господина напился до свинячьих чертей, вместо выполнения поручения?
– Ответственность? – удивленно переспросил Овен.
– Конечно. Власть, а народная любовь – это безусловная очень могущественная власть, не только возможности, но и ответственность. Большая и очень непростая. Причем строго перед теми, кто тебе доверился, а не вообще. Как там говорится? Мы в ответе за тех, кого приручаем.
– Вы в очередной раз подтверждаете, что являетесь очень необычным правителем, – спустя несколько секунд задумчивости отметил Франсуа. – Никто из коронованных особ не говорил подобного.
– И вряд ли скажет, – печально улыбнувшись, произнес царь. – Я нередко и сам себе удивляюсь.
Глава 4
12 мая 1694 года. Окрестности Москвы. Воробьевы горы
По небольшой дороге к пригороду Москвы катилась несколько необычная пролетка, выбивавшаяся из общего вида странным поведением на дороге – она очень умеренно «козлила». Да и «на глаз» отличалась. Во-первых, сразу обращали на себя внимание чудные металлические колеса с массой спиц и резиновой покрышкой. Во-вторых, внимательно присмотревшись, можно было заметить весьма развитую систему подвески колес. Шутка ли? На дворе разгар конца семнадцатого века, а у Петра в личной повозке не только прекрасные стальные рессоры, но и масляные гидравлические амортизаторы, из-за чего, вкупе с хорошими колесами, стальной сварной рамой и прочими любопытными «фишками», эта пролетка стала объектом самого пристального внимания практически всех послов, прокатившихся в ней. К счастью, они совершенно ничего не смыслили в технике, а потому даже догадаться о том, как все устроено, не смогли, лишь облизываясь на желание иметь нечто подобное в своем пользовании.
– Петь, – спросила Анна, задумчиво хмуря лобик рядом, – а ты уверен, что нам нужно спешить с открытием университета? Ведь еще ничего не готово.
– Уверен, – чуть подумав, кивнул царь.
– Но почему? Ведь нас засмеют! Какой это университет? Летний дворец да несколько домиков вокруг. Не знаю, как в Париже, но в Оксфорде весьма солидный архитектурный ансамбль. Мы будем на его фоне выглядеть бедными родственниками.
– Да и пусть, – усмехнулся Петр. – По одежке встречают, но нас-то встречать никому не нужно. Мы для себя специалистов готовим. Вот подрастут немного – сами себе и спроектируют главное здание.
– Но зачем спешить? У тебя и так масса учебных заведений: училищ, школ.
– Понимаешь, сейчас все они завязаны строго на меня. Я их курирую неукоснительно. Даже учебные пособия пишу или корректирую. А это неправильно. Царь – это правитель государства, а не предводитель учащихся. С таким подходом я самым банальным образом зароюсь во второстепенных делах. Поэтому им нужна своя епархия, которую я лишь контролировать буду. А где ее взять? Тут только два пути. Или приглашать профессоров из Европы, или растить своих.
– Так пригласил бы, – пожала плечами фаворитка. – Сейчас к тебе много кто поедет с радостью.
– Кое-кого я действительно приглашу, – кивнул Петр, – но все дело в том, что уровень образования, который получают в моих училищах, превосходит в разы лучшие образцы современной европейской науки. Зачем мне эти профессора?
– Превосходит? – скептически переспросила Анна.
– Поверь, я в курсе их достижений. Специально полюбопытствовал в свое время.
– Хм… но зачем тогда тебе эти самые «кое-кто»?
– Просто умные ребята. Дай им другие возможности, они смогут серьезно раскрыться и многое сделать. Ведь я сам не ученый. Могу только подсказать некоторые фундаментальные вещи. А им разобраться будет в радость.
– Но ведь университет не решит проблемы, о которой ты говорил, – спустя несколько минут вышла из задумчивости Анна.
– Сам по себе – нет. Но именно то, что он еще очень сырой, позволит взрастить и выдвинуть не только толковых инженеров, архитекторов и прочая, прочая, прочая, но и главное – толковых управляющих от науки, на которых в будущем и ляжет бремя управления образованием. Ведь какой смысл это вешать на людей, ничего в подобном не смыслящих? Провалят. А тут научатся в малом, а потом за большее примутся. Тем более что оснащение естественно-научных факультетов современным оборудованием уже лучшее в мире. Таких лабораторий нет нигде. Так что и с научной деятельностью все будет хорошо.
