– Огромное спасибо! – поблагодарил Вильямисар. – Это близко. Я сейчас приеду.
Трубку он повесить позабыл, потому что железная выдержка, которую Вильямисар сохранял все эти напряженные месяцы, вдруг ему изменила. Прыгая через ступеньки, он спустился по лестнице и пробежал по вестибюлю, а за ним неслись полчища журналистов в полном боевом снаряжении. Другие мчались в противоположном направлении и чуть не сбили Вильямисара с ног на выходе из дому.
– Маруху выпустили! – крикнул он во всеуслышание. – Поехали к ней!
Он с такой силой захлопнул дверцу автомашины, что задремавший водитель испуганно вздрогнул.
– Едем за сеньорой, – приказал Вильямисар и назвал адрес: – Диагональ 107, номер 27–73. Это западней автострады. Параллельная улица, белый дом.
Он торопился и объяснил путано, поэтому шофер свернул не туда. Вильямисар неожиданно вспылил, что было ему вообще-то несвойственно.
– Смотри, куда едешь! – вне себя от ярости завопил он. – Чтоб через пять минут был на месте! Иначе выгоню!
Шофер, переживавший вместе с Вильямисаром все перипетии похищения, не рассердился. Вильямисар, успокоившись, подсказал ему самый короткий и простой путь, ведь когда ему объясняли дорогу по телефону, он старался ее себе представить, чтобы потом не заблудиться. Был час пик, самое неподходящее время для поездок. Зато день был не самый плохой, в другие пробки бывают больше.
Андрес с двоюродным братом Габриэлем ехал вслед за караваном репортерских машин, которые прорывались по пробкам, включив фальшивые сирены – как будто это едет «скорая помощь». Несмотря на весь свой водительский опыт, Андрес завяз в пробке и отстал. Вильямисару же удалось добраться до места в рекордно короткий срок за пятнадцать минут. Дом он узнал сразу: журналисты, околачивавшиеся в его квартире, уже наседали на хозяина, чтобы он разрешил им войти. Вильямисар пробился сквозь толпу, но даже не успел ни с кем поздороваться. Хозяйка дома его узнала и показала на лестницу:
– Сюда!
Маруха сидела в спальне, где приводила себя в порядок к приезду мужа. Войдя, она нос к носу столкнулась с незнакомым, гротескным существом – своим собственным отражением в зеркале. Лицо отекшее, дряблое, под глазами мешки, как бывает, когда шалят почки; после шести месяцев, проведенных в темноте, кожа зеленовато-бледная, сморщенная…
Вильямисар взлетел по лестнице и сунулся в первую попавшуюся комнату, но это оказалась детская: куклы, велосипеды… Тогда он открыл дверь напротив и увидел Маруху. Она уже подкрасилась и сидела на кровати в клетчатом пиджаке, в котором вышла из дому в день похищения.
– Он вихрем ворвался в комнату, – вспоминает Маруха.
Она кинулась ему на шею, и они долго, крепко, молча обнимались. Из состояния экстаза их вывел топот репортеров, которые наконец сломили сопротивление хозяина и ворвались в дом. Маруха испугалась. Вильямисар усмехнулся:
– Твои коллеги.
Маруха смутилась.
– Я полгода не смотрелась в зеркало, – пробормотала она, улыбаясь своему отражению в зеркале, как будто это был кто-то другой.
Маруха приосанилась, завязала волосы на затылке лентой, стараясь, чтобы женщина в зеркале хоть немного походила бы на ту, которую она там видела шесть месяцев назад. Все было напрасно.
– Какая жуть! – Она показала мужу опухшие пальцы. – Я раньше не замечала, ведь они отняли у меня кольцо.
– Все великолепно! – заверил ее Вильямисар. Он обнял Маруху за плечи и вывел в гостиную. Репортеры накинулись на них с камерами, софитами и микрофонами.
– Спокойно, ребята, – сказала она. – Лучше поговорим у меня дома.
Это были ее первые слова, сказанные прессе.
В семичасовом выпуске новостей про освобождение Марухи не сообщили, но президент Гавирия узнал о нем через несколько минут из обзора новостей по радио. Гавирия вместе с Маурисио Варгасом помчались к Марухиному дому, подготовив перед этим официальное заявление об освобождении Франсиско Сантоса, которое должно было произойти с минуты на минуту. Маурисио Варгас зачитал его вслух журналистам, заручившись обещанием не пускать запись в эфир до разрешения правительства.
Маруха тем временем уже ехала домой. Незадолго до ее приезда прошел слух, будто бы Пачо Сантоса уже выпустили, и журналисты тут же растрезвонили о заявлении правительства. Оно было с ликованием зачитано на всех радиостанциях.
Президент и Маурисио Варгас услышали его в машине и порадовались, что им пришло в голову сделать запись. Но через пять минут известие об освобождении Пачо было опровергнуто.
– Маурисио! – воскликнул Гавирия. – Это катастрофа!
Но что было делать? Оставалось надеяться, что в конце концов все произойдет так, как сказали они. Ну а пока, не имея возможности войти в квартиру Вильямисара – столько туда уже набилось народу, – Гавирия с Варгасом поднялись этажом выше к Асенет Веласкес и дожидались там, когда же наконец после трех ложных известий об освобождении Пачо поступит подлинное.
Пачо Сантос успел услышать по радио известие об освобождении Марухи и о том, что его тоже якобы отпустили на волю. Узнал он и о заявлении, с которым поторопилось выступить правительство. Затем в комнату вошел человек, беседовавший с Пачо накануне, и довел его за руку до первого этажа. Глаза Пачо завязывать не стали, поэтому он смог заметить, что дом совершенно пуст. Охранник, похохатывая, пояснил, что мебель вывезли на грузовике, поскольку аренду за последний месяц они платить не собираются. На прощание охранники дружески обнялись с заложником и поблагодарили его за то, что он их многому научил.
– Я тоже от вас многому научился, – искренне ответил Пачо.
В гараже ему протянули книгу, велев загородиться ею, сделав вид, что читает. И дали последние наставления. Если возникнут неприятности с полицией, Пачо должен выскочить из машины, чтобы они могли скрыться. А самое главное, нельзя рассказывать, что его держали в Боготе. Надо говорить, что дом в трех часах езды по какой-то ухабистой дороге. Пачо предупредили неспроста: похитители знали, что он весьма наблюдателен и вполне мог догадаться, где находится дом. А выдавать его местоположение было опасно, потому что охранники все эти месяцы не соблюдали мер предосторожности, общаясь с соседями.
– Если проболтаешься, – предупредил командир, ответственный за освобождение Пачо, – нам придется убить всех соседей. А то не дай Бог кто-нибудь нас узнает!
Перед полицейской будкой на перекрестке проспекта Бойака и Восьмидесятой улицы машина заглохла. Мотор не завелся ни с первой, ни со второй, ни с третьей, ни даже с четвертой попыток. Всех прошиб холодный пот. Но на пятый раз машина все-таки завелась. Проехав два квартала, охранники забрали у Пачо книгу и выпустили его на углу, дав на такси три купюры по две тысячи песо каждая. Он поймал первую попавшуюся машину. Молодой симпатичный водитель не захотел брать с него денег, а когда подъехал к дому, принялся гудеть и радостно кричать, чтобы толпа, поджидавшая Пачо у дома, расступилась. Писаки бульварных газетенок были разочарованы: они ожидали увидеть изможденного бедолагу, сломленного восьмимесячным пленом, а Пачо Сантос, наоборот, помолодел телом и душой, поправился и был еще более бесшабашным жизнелюбом, чем раньше.
