Чем Херинг может загладить свою вину?
Херинг готов год бесплатно работать на замок.
– Что ты, Херинг! Я ценю твои руки дороже, – ласково возразил сэр Гриндли. – Три года бесплатной работы на замок. Ой, я как-то забыл, что у тебя скоро свадьба. Ты расскажешь своей невесте, о чем мы с тобой болтали? – Пингль развеселился. – Знаешь, я бы немного повременил. Это расстроит малютку. А я еще помню, какая она на ощупь… Проваливай, Херинг, к невесте. И помни: твои руки и уши целы благодаря моей доброте.
Херинг пришел в деревню, опираясь на палку: в холодной сырой темнице его скрючило в пояснице. Свадьбу пришлось отложить.
А старуха Гельвеция, тетка Херинга по отцу, стала всем говорить: «Вот смотрю я на Мэйбл: и чего Херинг в ней нашел? У нее за душой ни пенни. Без колдовства тут точно не обошлось. Я колдовство нюхом чую. Не иначе как Мэйбл приворожила Херинга! Она и сэра Гриндли тоже приворожила. Что, если Мэйбл – ведьма?..»
Однажды Дик видел ведьму. Ее везли на телеге в сторону замка. И все побежали смотреть. Она была грязная, страшная, в одной рубахе, с растрепанными волосами. И выла ужасным голосом, пока один из стражников не огрел ее плетью. Говорили, она хотела снова наслать чуму…
А Мэйбл никогда никому не хотела плохого. И когда про нее в деревне стали так говорить, с нею что-то случилось. От ее чудесной походки ничего не осталось. Она ходила так, будто к ее ногам привязали тяжелые камни. А сама вдруг вся исхудала – будто внутри у нее образовалась дыра, из которой сочилась жизнь. И стала сильно кашлять. От кашля ее трясло, как деревце в непогоду. Скоро всем стало ясно, что она собирается к ангелам.
* * *
В деревню забрел менестрель. Всю неделю он развлекал сэра Гриндли. А потом его привели в придорожный трактир. Здесь собрались все, кто мог: менестреля поили, наливали всё больше и больше и упрашивали спеть.
Он сначала отнекивался: мол, сорвал в замке голос. Но после четвертой кружки снизошел до просьбы вилланов. И сначала спел о том, как какой-то сэр поскакал по лесу за златорогой ланью, но так ее и не догнал.
Потом спел о том, как сэр Ланселот сражался за королеву, как защищал обиженных дам и спасал бедных рыцарей. Дику очень понравилось имя рыцаря – Ланселот.
Менестрелю опять поднесли и стали просить еще песню. И, совсем захмелев, он вдруг пообещал:
– А щас спою! Такое! Сэр Гриндли меня не слышит? Вот я сейчас и спою!
Все одобрительно зашумели, задвигались, менестрель чуть пошатнулся, пошире расставил ноги (они уже плохо его держали), прочистил горло, нарисовал пустой кружкой в воздухе круг и запел:
– В разных замках бывал менестрель —
Ой-ля-ля! Ой-ля-ля!
И за песни ему наливали эль —
Ой-ля-ля! Ой-ля-ля!
Пой, пой, менестрель!
Ой-ля-ля! Ой-ля-ля!
Пей, менестрель, свой эль
За баронов и короля!
Но однажды в Лондон пришел менестрель —
Ой-ля-ля! Ой-ля-ля!
Здесь он тоже пил, но не эль —
Ой-ля-ля! Ой-ля-ля!
Воздух свободы пей, менестрель, —
Ой-ля-ля! Ой-ля-ля!
Воздух свободы лучше, чем эль
Баронов и короля!
Глаза менестреля блестели радостным пьяным блеском, он размахивал пустой кружкой и пел эту песню снова и снова, громче и громче. Кое-кто с опаской поглядывал по сторонам, а Дик тихонько стал подпевать:
– Воздух свободы пил менестрель —
Ой-ля-ля! Ой-ля-ля!
Воздух свободы…
Тут менестрель запнулся и стал медленно оседать. Глаза его закатились, он повалился на бок и захрапел. Все постояли еще немного, потоптались и разошлись. Пробудившись, на трезвую голову менестрель не мог вспомнить, какой такой песней развлекал накануне вилланов. А когда ему рассказали, что он пел про «воздух свободы», спешно покинул трактир и исчез навсегда, понадеявшись, что вилланы о нем позабудут.
– Он пел песню про Лондон? – Мэйбл вздохнула. – Лондон – хороший город. Там всюду золото, все богатые. Так отец говорил. А мать говорила так: «Малютка Мэйбл! Ешь что дают. Нечего нос воротить. Мы не в Лондоне. Это там в гороховую похлебку золото добавляют».
И Мэйбл тихонечко засмеялась: так хорошо ей стало от этих воспоминаний. Дик подумал: вот, Мэйбл смеется! Может, ангелы подождут?
Тогда-то она и сказала:
– Как я жалею, Дик, что мы родились не в Лондоне! Все было бы по-другому. Только подумай, Дик, в Лондоне нет сэра Гриндли. Может, когда-нибудь… Когда меня больше не будет… Ты пойдешь в Лондон, Дик. Правда, там на воротах грифон. Он пускает не всех. Но тебя-то он пустит, я знаю. – Мэйбл закашлялась и откинулась на спину. – Ну, что ты нахмурился, Дик? Лучше смотри, у меня для тебя подарок. – Она разжала кулак. – Ну-ка, что это? Посмотри!
– Пенни?
– Не просто пенни, – Мэйбл загадочно улыбнулась. – Это пенни на крайний случай. Мне оставил его отец. Говорят, эта монетка меняет судьбу хозяина.
Дик посмотрел на Мэйбл с сомнением:
– Что ж с нами до сих пор ничего не произошло? У нас было полно крайних случаев.
– Нет, Дик. Это не то. Пенни на крайний случай полагается брать в дорогу. И то, что ты покупаешь, должно стоить ровно пенни.
– А! Ну понятно.
– Понятно?
– Понятно, почему ты ее не истратила. Что может стоить пенни и изменить судьбу?
– Ох, Дик. Что-то может, наверное, – раз отец говорил. И вот еще что запомни: не клади этот пенни в кошель. Его нужно хранить отдельно. Где-нибудь… в башмаке. В нужный момент он тебе пригодится. Может, тогда, когда ты отправишься в Лондон…
* * *
Прискакал человек, спешился возле церкви и прочитал бумагу от самого короля. Отныне вилланам больше нельзя собирать в лесу хворост. Лес – собственность сэра Гриндли. А значит, и хворост тоже принадлежит ему. Нужен хворост – бери разрешение у сэра Гриндли. А за него, конечно же, надо платить. Тот, кто таскает хворост из лесу бесплатно, будет считаться вором. И если его поймают, то будут судить как вора.
Вилланы молча выслушали указ. А потом зашумели:
– Откуда деньги-то взять – еще и за хворост платить? Это же не дрова!
– Зачем сэру Гриндли хворост?
– Пусть гниет, где лежит?
– Лесу-то разве польза? Мы же вроде как его чистим.
Глашатай свернул бумагу и от себя сказал:
– Указ скреплен королевской печатью. Кому не нравится, пусть заранее чешет шею – чтоб веревка не щекотала.
Все разошлись по домам и сначала делали вид, что никакого указа не было. Однако скоро лесничий по прозвищу Томми-Шныряло наткнулся в лесу на тетку Пегги с вязанкой. Сэр Гриндли велел ее высечь. Пегги выволокли на площадь и задрали рубаху. Неделю после порки она не могла ходить. Да еще натерпелась позору. И с тех пор у нее все время кололо в боку. А сэр Гриндли велел объявить, что с Пегги он обошелся по-доброму. Попадись ему кто другой, он велит выдрать ноги.
