Энгельсе. А тех авторов, кого не было и быть не могло в городской библиотеке, ему охотно давал на прочтение сосед, священник здешнего прихода отец Ксенофонт, человек с академическим образованием, сосланный в глушь за строптивость и впадение в ересь экуменизма. Вступительные экзамены в МГУ Костя сдал, но на собеседовании на вопрос: «Какова, по-вашему, роль философской науки в борьбе с буржуазной идеологией?» – ответил: «Философия есть любовь к мудрости, борьба ей не к лицу. Если бы она занималась борьбой, то и называлась бы филомахией». Не желая возвращаться с позором в родной город, он устроился дворником на место только что помершего татарина Гильметдинова. Обживаясь в дворницкой, он наткнулся на гулкое место в стене…
Там была кавалерийская шинель с двумя Георгиевскими крестами. Один из крестов был вызолочен с реверса.
Там были две тонкие кривые сабли с алмазами в рукоятях.
Там был автомат ППС и две цинковых коробки патронов.
Там был переплетенный в сафьян гроссбух с непонятными письменами.
Там был свиток разнообразных карт.
Там были, наконец, две сотни кожаных папок, набитых отчетами великих и малых таинников Ордена своему маршалу. Отчеты написаны были, как правило, по– русски…
Два года понадобилось Косте, чтобы прочесть гроссбух. Это была тайнопись на основе санскрита. Но теперь у него в руках оказался устав Ордена и полный список его членов.
Он повторил скорбный шестьдесят восьмого года маршрут Николая Степановича, натыкаясь везде то на недоумение, то на свежие могилы. Он уже понимал, что прикоснулся к тайне уже после ее исчезновения. Но упрямство не позволяло ему опускать руки.
Расследование стало единственной его страстью.
Он прочел о тайных обществах все, что было опубликовано. Он знал, кто такие атраваны и какое отношение имеют к ним нынешние кочегары и истопники. Он знал, чем элевсинские мистерии отличались от самофракийских, а орфики – от орфеотелестов. Он мог перечислить все одиннадцать принципов Семьи Зеленого Дракона. Он с уважением отзывался об иезуитах и с насмешкой о мартинистах. Во всех оттенках масонства он ориентировался, как старый лоцман в знакомой бухте. Розенкрейцеры и тамплиеры, Каморра и Каббала, кугурты, дервиши и маги, вагабиты, «тринадцать», «Бедный Конрад», Ку-Клукс-Клан, вендикатории, оранжисты, иллюминаты, манихеи – были для него просты и понятны. Валентинианы и офиты вызывали в нем некоторую оторопь, а некрономы, люцефериты и туги – неподдельный страх, – тем более, что Костя доподлинно знал, что все они существуют и действуют.
Курилка Библиотеки имени Ленина с лихвой заменила ему многие кафедры отвергнувшего его Университета.
Ему хватило ума не делиться своим открытием ни с кем.
Тем временем он стал обнаруживать, что с ним самим происходят некоторые изменения. Главное – прекратилось то, что составляло самый страшный кошмар его жизни, о чем он стремился никогда не думать и о чем ни на секунду не забывал: эпилептические припадки. Этой болезни он обязан был и «белым билетом», и чрезвычайной въедливостью, и нередкими озарениями: Собаки, прежде всегда рычавшие на него, вдруг стали вести себя дружелюбно, голуби садились на плечи и на черенок метлы, а начальница ЖЭКа предложила вступить в партию. Шел горбачевский призыв…
Он подумал, что не может быть членом двух тайных обществ одновременно, и отказался.
Он продолжал навещать некоторых обеспамятевших. Втирался в доверие, становился своим человеком в семье: Не только собаки – и люди относились к нему с каким-то малопонятным расположением. Как когда-то к Калиостро.
Обеспамятевшие все-таки что-то помнили сквозь туман. Кроме того, у них попадались раритеты из той, прошлой жизни. Таким способом Костя приобрел труд Фламеля для посвященных, где металлы, соли и прочие ингредиенты именовались не иносказательно, а прямо, и только сам философский камень упорно величался «кровью дракона». Более того: Фламель настаивал, что «кровь дракона» и есть самая настоящая кровь дракона. Из других приобретений стоит назвать «Тантрический практикум (боевая тантра-йога)», изданный в 1930 году издательством ОГПУ. Проштудировав его, Костя на некоторое время отклонился от генеральной линии и вплотную занялся манекенщицами, фотомоделями, актрисами: Немало их побывало в дворницкой, увешанной таблицами для проверки остроты зрения и плакатами по технике безопасности. Но когда очередная «мисс Московская область» попыталась увлечь его за собой в Америку, Костя стряхнул с себя любострастное наваждение и вновь вернулся к старой верной эзотерике.
На освеженную голову он вдруг понял, что на карте означали слова «obscurra obligata» – и с третьей попытки попал-таки в лабораторию Брюса под Сухаревой башней.
Он едва не повесился от восторга, увидев сундуки с книгами.
В неменьший восторг его привела находка склянки с десятком восковых гранул, по виду совпадающих с теми, о которых писал Фламель. Он не удержался, тут же разжег огонь в атаноре и, пользуясь рецептом, расплавил в тигле два фунта медных екатерининских пятаков, найденных здесь же, поскольку Брюс ничего не выбрасывал, мудро предвидя черный день. Получившееся золото он выплеснул на каменный пол, дождался, пока остынет: и задумался.
Дворницкая жизнь научила его осторожности.
В конце концов он потихоньку за бесценок сбыл золото знакомому зубному технику. На вырученные деньги он съездил в Париж в качестве переводчика с выставкой «Арт-бля» и убедился, что и зарубежных рыцарей «Пятого Рима» не миновала великая амнезия…
– Это нам не нужно? – Костя протянул переплетенный манускрипт, на коже которого едва заметно выдавлены были готические буквы.
– А, «Обретеный Грааль», – сказал Николай Степанович. – Читали. Гвидо фон Лист. Бей жидов, спасай масонов.
– Но, может быть…
– Успокойтесь, Костя. Эти люди Грааль не нашли и уже никогда не найдут.
По дымному следу. (Где-то под Моншау, 1945, январь)
Они ломились сквозь кусты, как лоси в гон.
– Дядя Ник… – Крошка Нат жарко дышал мне в ухо. – Ну дядя же Ник…
– Ш-ш, – сказал я. – Это не джерри.
Они выпали на полянку перед нами и действительно оказались не немцами: канадский сержант, рыжий детина двухметрового роста, и негр в форме американского танкиста. Это он и шумел. Вряд ли его обучали неслышно ходить по лесу…
– Эй! – негромко позвал я. – Не стрелять, свои!
Они дернулись, мигом обернулись на голос, вскинули стволы. У сержанта была винтовка, у танкиста «кольт». Навоевали бы они с такими пукалками…
Нат сначала поднял на кортике свою пилотку, потом встал сам.
– Вас только двое?
– А кто ты такой, чтобы нам отвечать? – огрызнулся сержант.
– Лейтенант Хиггинс, спецгрцуппа «Форум» при штабе Семнадцатого десантного корпуса, – сказал Нат.
