Министр Куликов держался уверенно, увязывая теракт не с антиамериканской истерией, а с сомнительными финансовыми операциями телекомпании.
– Вопрос господину министру: QTV известна своими прочеченскими настроениями. Не видите ли вы античеченского следа в этом покушении?
– Нет, не вижу. Античеченцы начали бы с Новодворской. И на ней бы и кончили.
И все.
–«Независимая газета». Не кажется ли вам, господин министр, что убийство демократической журналистки Дайны Сор – всего лишь рекламный трюк в предвыборной кампании президента?
– Чей трюк? – мрачно спросил министр.
– Одного из претендентов.
– Почти год ваша газетка не выходила, – сказал министр. – Как хорошо было.
Душа отдыхала… Нет, не кажется.
– Слушай, дорогой, сейчас «Спартак-Алания» простого «Спартака» мочить будет, смотреть хочу…
Этот вопрос был обращен уже не к министру внутренних дел, а к Николаю Степановичу с Коминтом, которые расположились в тесном холле перед телевизором.
Николай Степанович ухом не повел, а Коминт развернулся всем креслом к болельщику владикавказской команды и стал его пристально рассматривать.
Потом зачем-то достал из кармана и водрузил на нос давешние синие очки.
– А теперь ты послушай, дорогой , – сказал он. – Вчера женщину убили.
Иностранку убили. Главный мент выступает, нам слушать надо. Что они знают, чего не знают… Ты меня понимаешь?
– Ну и что? – все-таки не понял болельщик. – Мало ли кого убили, уже почти всех, кого надо, убили… Алиби-малиби. А там – «Спартак-Алания» простого «Спартака» мочить без меня будет?
– Я сейчас сосчитаю до трех, – сказал Коминт. – И не надейся, я не тебя убивать буду. На фиг ты мне сдался? У меня там на трибунах тридцать восемь снайперов. Понял?
– Понял, – печально понял болельщик. – А зачем так много?
–…с целью усиления дальнейшего силового воздействия, – вслед ему сказал министр. -Мирный план не предусматривает вывода внутренних войск и ОМОНа.
Прикомандирование ко внутренним войскам ракетных частей обуславливается…
– Раз сижу в землянке, чайник закипает, – дурным голосом возопил Коминт, – Бах! – и больше нету дзоту моего! Я гляжу на чайник, чайник протекает. У себя потрогал – вроде ничего!
Между тем кто-то в конференц-зале напомнил, что собрались вообще-то по другому поводу, и тело демократической журналистки еще не остыло в своем морозильнике.
– Газета «Кот и пес». Как вы откомментируете нашествие крыс на место происшествия?
Министр просиял и тут же перепихнул слово главному санитарному врачу столицы.
– Вы поднимаете исключительно важный вопрос! – воскликнул санитарный врач. -
Еще в Древнем Вавилоне крысы представляли…, – и он развернул бескрайнюю историческую панораму, умело увязывая вопиющие факты крысиного террора с недостаточным финансированием дератизационных мероприятий.
Когда он перешел к эпидемиям бубонной чумы, в зале зашевелились. Но не из страха перед чумой, а потому, что к министру подошел офицер и подал сложенный лист бумаги. Министр прочитал послание и обвел зал пристальным взглядом. Потом поднял руку.
Доктор оборвал лекцию на полуслове.
– Прошу внимания, – сказал министр. – Вот вы говорите, что органы бессильны.
Довожу до вашего сведения, что покушавшийся арестован и уже дает показания.
…В вечерних новостях действительно сообщили, что компетентными органами задержан человек, чья причастность к убийству американской журналистки и двух ее сопровождающих не вызывает ни малейшего сомнения, поскольку все события были сняты любительской видеокамерой. Ролик продемонстрировали тут же, после чего на экране появился задержанный собственной персоной. В наручниках, вполне уверенного и надменного вида немолодой человек, худощавый, залысый, с округлым темным пятном посреди лба.
Гусар встал и коротко прорычал.
– Это Каин? – спросил Николай Степанович.
– Грр, – ответил пес.
Золотая дверь. (Харрар, 1911, январь)
Новый год я встретил в русском консульстве в Аддис-Абебе, а затем отправился по железной дороге в Харрар. Должен сказать, что о туземных железных дорогах лучше читать у Буссенара и Киплинга, нежели быть их пассажиром. Без помощи всяких нигилистов любой ручей за одну ночь способен просверлить полотно, потому что дренажные трубы давно украшают подворье какого-либо местного сарданапала. Нищета удивительная, и случайные русские мужики, попадая сюда, вздыхают: эх, эту бы земельку взбодрить !.. Но русские попытки взбодрить эту землю были в свое время жестоко пресечены просвещенными французами, а местные жители понимают, что помимо марксидовой «прибавочной стоимости» существует и куда более широкое понятие «бакшиш». Поэтому, повторяю, поездки по этим железным дорогам требуют от европейского путешественника терпения и мужества.
Багаж мой состоял из трех увесистых тюков с государственными печатями, чемодана с простыми в нем вещами и корзины с провизией. В подкладке белого тропического френча зашито было письмо к дедъязмачу, сиречь губернатору провинции Харрар господину Тафари. Письмо написано было драгоманом консульства господином Голиковым, к которому мне почему-то всегда хотелось обратиться: «Мон колонель!» Подозреваю, что консул говорил ему «Ваше превосходительство».
С губернатором мы быстро нашли общий язык: французский. На нем мы говорили одинаково уверенно и неправильно. Мой ровесник, он одновременно излучал дружелюбие и угрозу. В нем было что-то от тигра или от красивой змеи.
Очень смуглое лицо, острые прилегающие уши и пристальный пронзительный взгляд человека, рожденного повелевать. Я вспомнил доброе простое беззащитное лицо нашего государя – и вздохнул…
Встреча наша происходила в загородном доме армянского купца Тер-Погосова.
Хозяин собственноручно накрыл низенький столик и, кланяясь, удалился. Белый двор утопал в цветах. Облака летели низко, было тепло и влажно, как у моря.
Стиль правления здешних губернаторов, в отличие от их несчастных российских коллег, был прост и эффективен: когда в очередной раз бандиты ограбили государственную почту и убили почтальона, предшественник господина Тафари, недолго думая и не особенно разбираясь, казнил всех мужчин деревни, где найдена была пустая сумка. Так что мой собеседник мог править в Харраре как щедринский исправник, которому для усмирения бунта довольно было послать в мятежное село одну свою фуражку.
– Я здоров и дела мои благополучны, – сказал губернатор. – А как твои дела?
– Мои дела также благополучны, и я здоров, – отвечал я.
– Народы Хабеша и Тигре переживают трудные времена, – сказал он. – Наша независимость висит на волоске, державы постоянно проверяют на прочность власть негуса негушти. Только благодаря тому, что французы не хотят уступать англичанам, а вместе они противостоят итальянцам, нам еще удается сохранять бравый вид. Слева раненый лев, справа взбесившийся носорог, в небе кружит стая грифов: Любая мелкая стычка грозит перерасти в большую войну, и не всегда понятно, что лучше: постоянно уступать в малом или рисковать проиграть все. И только нашим православным братьям от нас ничего не надо, – это прозвучало едва ли не упреком.
