…Живые лежали справа, а мертвые слева. Мертвых было значительно больше.
Бляди жались к стене и даже не всхлипывали: понимали. Николай Степанович пересчитал Левкино воинство: одного не хватало. Всего только одного.
– Я Вовика у шоссейки положил, – сказал, подходя, разгоряченный Левка. – С пулеметиком. Если ментура в городе загоношится…
Лицо Левки было по низу обмотано серым в клеточку шарфом. Николаю Степанович удалось убедить русское воинство, что прятать лицо от внутреннего врага не позор, а прозорливость.
– Хорошо сработано, парни, – сказал Николай Степанович. – Всякое дело следует начинать с победы. В двух словах: как?
– А здорово! Гусар, наверное, сучкой прикинулся, все псы за ним помчались, а потом грызться начали, а охрана их растаскивать давай. водой, то-се.
Бдительность ослабили. Ну, тут и мы – помогли. Разняли, больше не грызутся!
– Мой старикашка-ниндзя еще не появился?
– Здесь я, Степаныч, – сказал из дверей Коминт. – Мне люди нужны, детишек нести. Они не все ходить могут.
– Возьми блядей. Лев, выделите двух своих ребят – на всякий пожарный. А я пока взгляну на наших аманатов… Вы знаете, кто такие аманаты, Лев?
– Я кандидат исторических наук! – обиделся Левка.
– А чем же занимаетесь помимо сражений?
– Да так… депутатствую.
Николай Степанович посмотрел на него с уважением.
– Крепкий депутат нынче пошел. Куда там булыгинской Думе… У меня тоже сын был историк. И тоже Лев.
– Был?
– Да. Умер недавно.
– Своей смертью?
– Да уж не чужой.
– Что-то молодые часто помирать стали. Эх, времечко.
Николай Степанович встал над лежащими мордой в ковер аманатами. Носком сапога заставил крайнего в ряду перевернуться. Это был одесско-восточного вида молодой человек с тонкими усиками и щедрыми бланшами по всей физиономии.
– Дато, – с гордостью подсказал из-за спины Тигран.
– Имя меня интересует менее всего, – сказал Николай Степанович.
– Маму я твою мотал, – тускло заговорил Дато, – папу я твоего мотал…
– Ну-ну, – поощрил его Николай Степанович. – Продолжайте.
– Ты покойник, понял? Вы все покойники. А ну, пустите меня!.. – он сорвался на визг.
– А мы и так все покойники, только в затянувшемся отпуске, – пожал плечами Николай Степанович. – У вас есть что добавить?
– В эмвэдэ хочу звонить! – потребовал Дато.
– Незалэжной Украины? – уточнил Николай Степанович. И, оборотясь к воинству, сказал с укором: – Я же велел пленных не брать…
– Да вот, батько… произошло. Допросить, может, надо…
– Где товар прячут? – поднял бровь Николай Степанович.
– Как бы в том числе.
– Вот уж нет, господа, – сказал Николай Степанович. – В этом деле я вам не помощник. А если у вас хватит смысла прислушаться к доброму совету, то вот он: не торгуйте во Храме.
– Но, батько, ведь дело требует денег…
– Так берите деньги. Но – не торгуйте. Я многое повидал и знаю, что говорю. Эй, Дато – или как там тебя? Сколько выложишь за свою шкурку?
– Думаешь, я тебя покупать буду? – сказал Дато. – Я тебе кишки мотать буду, яйца резать буду, ты кушать их будешь… Двадцать тонн.
– Скоки-скоки? – прыснул Левка. – А мы-то танк размахнулись купить…
– Базар будет, если… – начал Дато, но тут сам, не дожидаясь приглашения, подал голос его сосед по ковру.
– Да что вы от мальчишки хотите? Он здесь по найму. За слово не отвечает.
Давайте поговорим как солидные люди.
– Представьтесь, солидный, – сказал Николай Степанович.
– Вениамин Сергеевич Птичкин, президент банка «Пантикапей-кредит»…
– Он же Гвоздь, – уточнил Тигран.
– Ну, это понятно, – сказал Николай Степанович. – Все банкиры – истинные разбойники. Хотя… Итак, господин Птичкин Гвоздь, сколько бы мы могли взять, взломав сейфы вашего банка?
– Ну, я не могу назвать точную цифру…
– Унести на себе можно – или надо с машиной подъезжать?
– Лучше, конечно, с машиной.
– С катафалком, – уточнил Дато.
– Будем считать, что мы забили стрелку , – сказал Николай Степанович.
Веселый этот разговор ему надоел. Тем более, накатывало что-то, он спиной это чувствовал… – Где у нас третий?
– Да вот же он.
Третий вставал из угла, бесформенно-белый, как раздерганный ком ваты: седой, бородатый и страшно испуганный.
– Ба… тяня? Батяня, ты? Н-николай С-степпа… Товарищ командир…
Левкины глаза, и без того навыкате, решили окончательно покинуть родные глазницы. Он переводил взгляд с Барона на Николая Степановича, и Барон получался заметно старше:
– Илюха? – не сразу пришел в себя Николай Степанович. – Агафонов? Боец Агафонов? Какого хера вы делаете здесь, в этом… – он сдержался.
– Да я… вот тут это… Дело у меня тут.
– А, так это, значит, твое дело? Тесен мир… Что ж, Илюша, ты закон знаешь…
– Да, – сглотнул старый цыган.
– Овцу, если ты помнишь, я тебе простил.
– Простил, батяня.
– Этого, уж извини, простить не могу…
– Понимаю, батяня…
Пронзительный вопль, в котором живой души не было, донесся издалека.
– Тогда – пошли, – Николай Степанович снял с плеча автомат, кивнул на дверь.
– Прямо… сейчас? – цыган сгорбился.
– А чего тянуть?
– Да, чего тянуть… – согласился Барон. – Веди, батяня. А этим не верь, обманут. Всех всегда обманывают. Даже меня хотели обмануть.
– Да я и не верю, – сказал Николай Степанович.
Они вышли из столовой и свернули налево, в сторону от освещенной стоянки.
Вопль, теперь уже многоголосый и яростный, накатывался.
– Стой здесь, – велел Николай Степанович, поднимая руку. – И ни шагу.
Сам он вернулся к крыльцу, встал сбоку.
Разъяренные, как кошки, неслись к столовой четверо девиц. Не кошки, нет: тигрицы. Эринии. Демоны ада. Два пацана с автоматами не успевали за ними, а последним шел Коминт с девочкой на руках.
Ком тел, грохоча, ворвался в помещение. Там – взорвалось…
– Вот – наша, – сказал Коминт. – Еще почти нормальная. Бляди как там все увидели…
