– Нож спрячьте, сержант, – сказал я.
Он с недоумением уставился на свою руку. Потом вытер лезвие о штанину и попытался разжать пальцы.
– Простите, сэр, – пробормотал он смущенно. – Опять заклинило…
Да, мы прошли бы мимо этих ворот в двух шагах – и не увидели бы ничего, кроме льда. Но сейчас стальная плита была сдвинута и блокирована изломанным и простреленным Трумэном-младшим. Из туннеля тянуло теплом и казармой.
Трупы в сероватых маскировочных комбинезонах так и валялись у входа. Одно из лиц показалось мне знакомым. Я присмотрелся. Это был художник, создававший образ идеальной арийской женщины.
Похоже, что группе «Форум» в Европе делать было нечего. Институт «Аненэрбе»переехал немного южнее…
– Переодеваться, – велел я.
Нелепо быть в полярных льдах одетому как на парад – но расчет был на психологическое подавление. Ты сидишь два года в подземелье, неохотно бреешься, с еще большей нехотой пришиваешь пуговицы и штопаешь прорехи на постепенно истлевающем мундире – и вдруг навстречу тебе выходит благоухающий кельнской водой номер шесть бригадефюрер СС с айзенкройцем у горла и неизбежным, как рок, моноклем в глазу в сопровождении затянутых в лакированую кожу автоматчиков, – тут первым делом вытянешься и проздравствуешь покойного Гитлера, а уж вторым – сообразишь, если успеешь, что никакой посторонний генерал здесь объявиться не может…
Туннель вел полого вниз и точно на юг. Лампы, расположенные через каждые пятьдесят шагов, горели вполнакала. Наши шаги гулко отражались от металлических панелей стен, местами тронутых ржавчиной.
– Не один год строились, – пробормотал Ян.
На спине его с тихим шорохом крутилась катушка. Каждые пять минут мы останавливались, Ян подключался к проводу, и оставшийся на поверхности радист давал сигнал: тревоги пока нет. Когда тревога прозвучит, радист должен будет поджечь термитный пакет и приварить створку ворот к рельсу. Тогда ворота уже нельзя будет закрыть.
Но это вовсе не значит, что помощь придет немедленно. Нужно дать разгореться праведному гневу адмирала…
Решетка перегораживала туннель, и часовой оторопело смтрел на нас сквозь нее.
– Открывайте, – каркнул я. – Немедленно!
Секундного замешательства было достаточно, чтобы я взял солдата.
– Да, рейхсфюрер! – выдохнул он.
Решетка поехала в сторону – с лязгом и скрипом.
– Где Зеботтендорф? – спросил я.
– Полагаю, в лазарете у фюрера, – сказал часовой.
– Когда сменяешься?
– Через полтора часа, рейхсфюрер!
– Молодец! – сказал я.
– Хайль Гитлер!
Ах, как приятно иметь дело с немцами…
– Спать, – приказал я. – Глаз не закрывать. Решетку тоже. Вам могут присниться американские солдаты – не бойтесь и поднимите руки. Во сне они вам ничего не сделают.
Мы двинулись дальше.
– Какой у вас превосходный немецкий, – с завистью сказал Флеминг.
– Терпеть его не могу, – признался я. – Потом хочется вымыть рот с мылом.
Проводника мы нашли в караульном помещении. Начальник караула штурмбанфюрер Фридрих Кассовский любезно согласился сопроводить нас к нынешнему директору института.
Мы выходили из караулки, когда зазвенели колокола громкого боя.
– Что это, штурмбанфюрер? – спросил я.
Он посмотрел на часы и произвел в уме какие-то вычисления.
– Плановая учебная тревога, рейхсфюрер, – отрапортовал он.
Так, подумал я. Сейчас они вылезут изо всех щелей наверх, увидят эсминец, увидят трупы патруля, увидят радиста: впрочем, не все успеют увидеть радиста, многих он успеет увидеть раньше: за спиной капрала Андервуда более сорока рейдов во Францию и Бельгию; М. всегда использовал только первоклассные кадры.
– Ян, предупредите капрала, – сказал я по-английски.
– Да, сэр, – ответил Флеминг. – Ему уходить или держаться?
– По обстановке.
– Да, сэр, – повторил Флеминг и занялся своим телефоном. Кассовский тупо смотрел на нас.
– Ловко это у вас получается, сэр, – сказал Флеминг, когда мы двинулись дальше.
– Это что, – похвастался я. – Мне случилось провезти через турецкую таможню подлинный щит Ахилла, не заплатив ни единого пиастра.
– Это впечатляет, – сказал Флеминг.
Мы остановились перед дверью, охраняемой двумя часовыми. Часовые подобрались при нашем приближении. Они выглядели примерно так, как я себе представлял: еще не опустились, но уже устали держаться на поверхности смысла.
– Какая-то странная у вас тревога, обер-лейтенант , – сказал я. – Где люди?
– Тревога по форме «Цезарь»: отражение удара снизу, – ответил наш Вергилий.-
Кроме того, цинга, рейхсфюрер. Каждый второй…
– Мы привезли лимоны, – обнадежил его я. – Очень много лимонов.
– Рейхсфюрер, – он задумался. – Все, кто впервые перешагивает этот порог, обычно говорят «Ах!»
– Ах, – сказал я и перешагнул порог.
Вместо очередного узкого коридора передо мной открылась высокая пещера.
Пахнуло морем. Негромкий рокот дизеля донесся со стороны массивной темной башни. Приглядевшись, я понял: это была боевая рубка подводной лодки, стоящей в узком, но, очевидно, достаточно глубоком канале.
– Нам направо, рейхсфюрер, – прервал Кассовский мои созерцания.
Интересно все-таки, за кого они меня принимают, подумал я. Кто в лавке за Гиммлера остался?..
Узнаем в свое время.
– А подводная лодка, как я понимаю, у вас вместо электростанции, – сказал я.
– Так точно, рейхсфюрер.
От нашего проводника так и веяло восторгом. Понятно, почему людей из гарнизона базы было так просто брать : во мне они видели воплощение своей мечты, своих грез, своих представлений о счастливом осмысленном будущем…
Ждали-ждали рейхсфюрера – и дождались, наконец. Если существует рейхсфюрер – должен где-то существовать и собственно Рейх…
С профессионалами из «Аненэрбе» этот номер может и не пройти.
Впрочем, смешно было бы надеяться на легкий успех.
– Провод кончился, – сказал Флеминг.
– Позвоните последний раз – и бросайте все, – сказал я.
Флеминг взялся за телефон.
Я только однажды видел, чтобы человека бледнел так быстро: Рене Гиль, в девятьсот девятом, в Париже, когда несколько французских лоботрясов и один русский идиот вызывали дьявола – и таки вызвали…
