Но двигалось создание удивительно быстро.
Изменился свет: из лилового стал розовым, с кровавым отсветом. Я так и не мог понять, от чего он исходит. Тени были зыбкие и дрожащие.
Тварь пронеслась мимо нас, обдав волной гнилостной вони. Я вдруг подумал, что это могла быть жена нашего убиенного противника, не успевшая стряхнуть с себя тину, водоросли и болотные кусты.
– Сте:паныч: – прочистил горло Коломиец. – Глянь.
Он смотрел совсем в другую сторону.
Скелет быка неспешно брел к воротам храма. Обрывки шкуры висели на нем, как пробитые шинели на колючей проволоке. Раздувшийся негр шел рядом с ним, подволакивая гнущуюся в неположенном месте ногу.
– Это что же? – продолжал он слабо. – Это я с ума сдернулся? Или кто? Z
– Молитвы знаешь? – спросил я.
– Откуда?
– А стихи?
– Ну: знаю.
– Читай, только негромко.
Он задумался, а потом начал…
– Кохайтеся, чорнобривi, та не з москалями, бо москалi – чужi люды, роблять лихо з вами. Москаль любить жартуючи, жартуючи кине…
Мертвецы – человек и бык – прошли мимо, спрыгнули с двухметрового обрывчика и деловито направились к храму. За ними повалили веселой толпой маленькие бегемотики, тоже раздутые и даже полопавшиеся. Скелет обезьяны сидел на спине одного из них, постегивая прутиком по крутым бокам.
– Кличе мати вечеряти, а донька не чуе, де жартуе з москаликом, там i заночуе.
Не двi ночi карi очi любо цiлувала, – продолжал Коломиец.
Я вдруг поймал себя на том, что и сам бормочу какой-то чудовищный текст, в котором слова воскресной молитвы переплетались с «Пьяным кораблем» Рембо.
В ситуациях, подобой этой, главное – занять голову чем-то отвлеченным, и нет разницы, что это: молитва ли, текст ли присяги, или же таблица логарифмов…
Брюс, вызывая мертвых, читал Баркова. Помогало.
Прошли, подпрыгивая, как на пружинках, два мертвеца явно европейского происхождения: в военного образца френчах и пробковых шлемах, но босые и без штанов. Плоть с них опадала на ходу. Следом двигались десятка полтра негров-банту, мужчин, женщин и детишек, все очень свеженькие, неразложившиеся – явно сегодняшние. Вел их человек в глиняной маске, тоже негр, но нездешний, светлокожий и, кажется, совершенно живой. Во всяком случае, движения его были вполне естественные.
Коломиец на полуслове прервал рассказ о горестной судьбе Катерины, сказал: «Непорядок,» – схватил штуцер и выстрелил не целясь. Восьмой калибр с такого расстояния останавливает бегущего слона. Маска вместе с головой просто исчезли. Светлый негр взмахнул руками, покатился – но его подняли, поддержали, и через секунду он шагал вместе со всеми той же подпрыгивающей походкой…
Мы по-прежнему оставались невидимы для всех.
Происшествие с колдуном в маске на время отвлекло меня, и я не увидел, как на границе нашего белого круга начали скапливаться и сплетаться змеи, мертвые и живые, всех видов и размеров. Их становилось все больше. Переползти через веревку они не смели, но местами, как мне показалось, просто оттеснили ее к центру.
– Зараз придэ Вий, – сказал Коломиец тоненьким детским голоском.
– Спокийно, товарыщу шпиёнэ, – сказал я. – Ще панночка нэ вмэрла.
Невдалеке от нас прошествовал слон без хобота и бивней, и на этом парад-алле завершился.
– Ты чего, дурак, стрелял? – спросил я не оборачиваясь.
– Я? Стрелял? – удивился Коломиец. – В кого?
– Хотел бы я это знать, – пробормотал я, а сам подумал: не хотел бы. Ибо то, чему я повторно оказывался свидетелем и что в «Некрономиконе» именовалось арабским словом «аль-джах», считалось искусством давно утраченным и запретным даже для адептов некромантии.
Но вот проползли и змеи. Ненадолго стало почти тихо.
Странный свет почти погас. Лишь под двумя деревьями будто бы тлели угли.
– Степаныч, – жалiсно казав Коломиец, – я з глузду з'iхав чi нi?
– Нормальный, – сказал я.
– Но так же не бывает.
– Бывает, только редко.
– Не, не бывает, – уверенно сказал Коломиец. – Ну, вон: чего воно пухнет?
– Кто пухнет?
– Та дерево же!
И в этот момент одно из тех деревьев, что подсвечены были несуществующими углями, лопнуло с костяным хрястом, расселось от вершины до комля – и из щели кто-то стал осторожно выбираться.
Коломиец напрягся.
Это был паук. Сначала мне показалось, что он с лошадь размером.
За ним выбрался еще один и еще.
Каким-то чудом я успел поймать Коломийца за лодыжки. Он грохнулся плашмя и задергался. Я навалился сверху и крикнул: «Читай!» – для вящей доходчивости стукнув его ладонью по оттопыренному уху.
– Не слухала Катерина, – начал он, запнулся, забыл, проскочил через строфу и продолжил: – Пiшов Москаль в Туреччину, Катрусю накрили…
Мертвое негритянское семейство двинулось со стороны храма навстречу паукам.
Рядом с людьми пауки оказались чуть поменьше, чем померещилось вначале: по грудь мужчине. Они в долю секунды запеленали женщину и малышей в паутину, вскинули на спины и понесли к дереву. Мужчина поднял копье негнущейся рукой и судорожными скачками последовал за ними. Один из пауков развернулся ему навстречу, поднял передние волосатые лапы и прыгнул.
Несколько секунд мужчина изображал сопротивление, потом сдался. Паук поволок его за собой.
И тут лопнуло второе дерево.
В белом искристом блеске оттуда шагнул некто тонкий и стройный. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы воспринять увиденное.
Похож на человека, но не человек. Ноги с очень длинными ступнями, движется на носках, колени чуть согнуты. Гибкий сильный хвост. Небольшие руки вытянуты вперед, блестят кривые клинки. И – совершенно змеиная голова на удлиненной шее…
Когда он повернулся в профиль, я разглядел аккуратный костяной гребень от затылка до крестца.
Пауки попятились от него, но он неуловимо быстро настиг одного, короткий высверк – и паук осел бесформенной кучей. Два других, бросив ношу, попытались спастись бегством, но в этой погоне по кругу человек-змея оказался быстрее. Потом, покончив с пауками, он встал над людьми, подняв к небу руки с мечами.
Паутина опала с людей, они зашевелились и начали подниматься, будто их не слишком умело тянули за веревочки.
Барабаны вступили внезапно и веско. Странный свет померк, и в пришедшей тьме не стало видно ни людей, ни серебристого их избавителя. Зато над храмом занялось туманное сияние, похожее на подсвеченный дым.
