— Подождите, я не понял. А все эти знаменитые истребители вторжения и бомбовозы-невидимки — это что, миф?
— Не миф. Но там все понятно: поглощающий радиоволны материал обшивки и специфическая форма. А здесь — серийный гражданский самолет. Из самого рядового дюралюминия. Их всегда великолепно видно на экранах.
— Понял.
— Такой же — а может быть, этот самый — видели над Бирмой за несколько часов до того, как обстреляли нашу эскадру. И точно так же — без отметок на локаторах.
— Ракеты, которыми были поражены корабли, — это…
— Нет. Старые «широи-хари». Конец семидесятых Второе поколение крылатых.
Боеголовки из обедненною урана. Снимаются с вооружения.
— То есть это были не ядерные взрывы?
— Все журналисты — неучи. Когда они слышат слово «уран», то ни о чем другом, кроме атомной бомбы, думать уже не в состоянии. Другое дело, что кораблю практически все равно, каким ураном начинена ракета…
Да. Атомный взрыв или адское пламя — какая, в сущности, разница…
— Далее. Взрыв в Рангуне произошел через несколько часов после предполагаемого прибытия туда рейхсканцлера Альтенховера. Канцлер остался жив, потому что его самолет застрял в Дели из-за грозы. Нашему президенту не повезло… — …Погода была хорошая. То есть, если я правильно понял, кто-то пытается натравить Рейх и Россию на Японию?
— Складывается именно такое впечатление. Причем, как ни странно, при всей своей завидной технической оснащенности этот гипотетический «кто-то» делает все очень прямолинейно и тупо. И тем самым заставляет нас усомниться в правильности наших предположений относительно его намерений.
— Ну да. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю… Какие же еще интересные события произошли за последнюю декаду?
— Много чего произошло. Скажем, один любознательный парень из нашей службы обеспечения подверг раухер-анализу личности жертв серийных убийств за последний год. Оказалось, что почти все попавшие в этот скорбный список женщины в возрасте от пятидесяти до пятидесяти пяти лет в молодости жили в Челябинске и в период с шестьдесят пятого по шестьдесят восьмой годы выступали за сборную Южного Урала по русскому хоккею.
Что? — не понял я. — Какие женщины?
— За последний год в городах России было совершено около трехсот так называемых серийных убийств, — терпеливо повторил он. — Считается, что совершают их маньяки. Из этих трехсот жертв двадцать девять были женщины названного мною возраста. Двадцать шесть из них в молодости жили в Челябинске и играли в хоккей за сборную Южного Урала. Теперь понятно?
— А… причем здесь хоккей?
— Хотел бы я знать… Убиты они в разных городах, разными людьми… хотя людьми этих выродков назвать трудно. За те четыре года через сборную прошло около семидесяти девушек. И вот больше трети — внезапно стали жертвами маньяков. Может ли это быть случайностью?
— Не знаю… Думаю, что нет. Нет, точно не может… Так. И что теперь?
— Хм. Хороший вопрос. Натолкнулись мы на этот феномен как раз десять дней назад.
Так что теперь будем проводить всяческие проверки. Может быть, натолкнемся еще на что-либо. Ну и — будем искать объяснения. Возможно, найдем.
— Устранение свидетелей какого-то давнего преступления? — спросил я сам себя. — Или… — Или взять странные убийства наркогешефтманов. В четырех случаях из пяти к ним в дом под тем или иным предлогом попадал ребенок лет десяти-двенадцати. В пятом случае — вернулась похищенная вымогателями дочь, девочка вообще восьми лет. Везде — наутро труп хозяина, в двух случаях — и домочадцев с чадами. Все дети исчезли, кроме опять же той восьмилетней дочки, которая разбила зеркало и насмерть изрезалась стеклом. Что это значит?
— Вы рассказываете страшные вещи, — сказал я.
— А потому что жизнь наша такая, — вздохнул Валерий Михайлович. — Страшная.
Детей пугать. Ладно, Миша… Михаил Игоревич… Давайте к делу.
— Давайте.
— О факте похищения Георгия Романова вы знаете. О некоторых особенностях похитителей — тоже. И мы теперь знаем — с вашей помощью. Сейчас, в период кризиса, в преддверии плебисцита, никак нельзя допустить появления самозванца. А точнее, с поправкой на современные технологии, — наследника, формально как бы и настоящего, но модифицированного здесь, — он коснулся лба.
Я понял.
— Так. И какова моя роль?
— Сыграть в «Принца и нищего». Вы знаете, что похожи на наследника, как брат-близнец?
— Н-нет. Разве похож? Нет… ну, разве что тип лица, сложение…
— Очень похожи. Так вот: надо сделать так, чтобы похитители решили, что в руках у них находится двойник, а оригинал — вот он.
— Они, думаете, такие дураки? Не проверят?
— А как? Я не вижу способа установить это достоверно. По крайней мере, мы их озадачим и заставим нервничать и дергаться.
— Ну и шлепнут они наследника…
— Не раньше, чем захватят вас. А вас они не захватят.
— Почему же?
— Я не позволю. Да вы и сами, судя по сегодняшнему бою, не пальцем деланы. Ну, как? Согласны на такую роль?
— Да я еще не видел роли… И вообще, понимаете, у меня почему-то комплекс Сусанина начисто атрофирован. С самого детства. Жизнь за царя — как-то не по мне.
— Знаете, Миша… — он вдруг задумался. — Если бы только за царя… Нет, не знаю. Не могу объяснить. Только есть у меня такое чувство, что идем мы с вами в головном дозоре войска Армагеддона… Ну, и — неужели вам не хочется добраться до убийц вашего друга?
— Друзей, — поправил я.
— Тем более.
— Пожалуй, что хочется. Только вот… надо решить один вопрос… — и я, запинаясь, рассказал ему про Зойку. — Он задумался.
— А она еще не знает? Про… вашего друга?
Я мотнул головой. Мне представить было страшно, как я ей это скажу. И еще страшнее — если скажет кто-то другой.
— Поехали, — распорядился Валерий Михайлович. — Я знаю более надежное место, чтобы переждать…
Год 1991. Игорь
16.06. 22 час
Пустошь в районе пересечения Ярославской и Окружной железных дорог
Задачка: как поймать в Сахаре льва?
Лес рук: перегородить пустыню, господин учитель! Пополам, каждую половину еще пополам, потом еще, еще — наконец, лев сам собой оказывается в клетке. Можно просеять Сахару через сито. Можно посыпать нюхательным табаком: лев начнет чихать, по чиху мы его и найдем. Сделать надувную львицу, вставить в нее пищалку типа «уйди-уйди» — лев прибежит сам. Поймать зайца, но в документах оформить его как льва. Покрасить пустыню черной краской, а в клетку насыпать песка: лев подумает, что от пустыни только это и осталось. Хорошо, а ты, Игорь, почему молчишь? Но львы вообще не живут в пустынях, господин учитель…
