Вернулась Клавдия Павловна с кофейником, расставила чашечки, вазочки с печеньем, конфетами, фруктовыми палочками.
— Я не спросила — ты в отпуске или по делам? — она подвинула мне чашечку, до краев наполненную черным, как деготь, напитком. Себе Клавдия Павловна налила молока и чуть-чуть закрасила его.
— Какой у нас отпуск, — махнул я рукой. — Дела, конечно.
— К деду не заедешь? Он был недавно, про тебя спрашивал.
— На обратном пути если…
Дедом и она, и я звали ее бывшего мужа. Мы с ним дружили. У него была ферма не доезжая Ржева.
В телевизоре Паша и какой-то лысый, бородатый и в темных очках хмырь строили прогнозы на недалекое будущее. Кофе был чуть пережарен. Из открытого окна доносились детские крики и веселый собачий лай. Тянуло накопившимся зноем. Все было таким настоящим, знакомым, прочным, а казалось почему-то: повернись неловко — и все исчезнет.
Год 2002. Михаил
27.04. 02 час. 20 мин
Константинополь, Йени-Махалле, полицейский участок
Дежурил мой знакомый, сержант Деметридис. В Константинополе трудно прожить, не обзаведясь знакомым полицейским. Трудно не в смысле «тяжело», а в смысле «маловероятно». Их здесь просто очень много.
— О, Миша-эфенди, — вздохнул сержант, — так это ваш знакомый?
— Да, Костас-бей. Что с ним? И где он?
Костас-бей показал пальцем на потолок. На втором этаже участка был маленький полицейский госпиталь — для тех пострадавших, кому нужна охрана.
— А девушки? — шепотом спросил он.
— Блондинка — его.
— Ай. Какая жалость, Миша, какая жалость… Может быть, не стоит пока ее пугать?
Ведь и вы можете узнать пострадавшего и поговорить с ним, так, да?
Я представил себе, как Зойку пытаются не допустить в палату…
— Ничего не получится, — сказал я. — Да она и не из пугливых. А вот… Тина, ты подождешь нас здесь?
Тина растерянно кивнула. Участок, похоже, произвел на нее ударное впечатление.
Готовится в репортеры, подумал я. Эх, девочки…
По дороге, в коридорах и на лестнице, Костас-бей в нескольких словах рассказал, что произошло. Собственно, полиции было мало что известно. После встречи в университете со студентами наследник и еще несколько человек вдруг исчезли из поля зрения охраны. Такое случалось не в первый раз, и охранники относились к этому как к повседневным трудностям. Они принялись методично обходить здание и в одной из аудиторий обнаружили жестоко избитого молодого человека. В кармане его был переносной телефон с несколькими номерами в памяти. Один из номеров отозвался…
Тедди лежал в тесной трехместной палате. В рот его была вставлена трубка, через которую в легкие вдували воздух. Несколько капельниц висели над ним, в одной была кровь, в других какие-то желтоватые и бесцветные растворы. Неужели это Тедди?.. Врач стоял позади нас и молчал. Узнать лежащего в лицо было нельзя: сплошной багровый отек. Волосы — у Тедди была характерная челка с мыском — скрыты под повязкой. О Стас тся… Я подошел вплотную и приподнял простыню. Вот оно: на внутренней стороне плеча синие неровные буквы Ф и Е. Федор Емельянов. В восьмом классе мы с ним соорудили себе эти дурацкие опознавательные значки.
Зойка с трудом вдохнула. Воздух был насыщен запахами йода и мочи.
И еще… Шрам от удаления аппендикса располагался у Тедди слева. Такая вот особая примета. Причуда организма. Я посмотрел. Да-а… Шрам еле выглядывал из-под пояса своеобразных марлевых трусов, обильно промокших будто бы арбузным соком.
— Что с ним, доктор?
— Вы узнали этого человека?
— Да, несомненно. Емельянов Федор Николаевич, восьмидесятого года рождения…
— Шестого января, — подсказала Зойка.
— Студент университета, четвертый курс, факультет государства и права…
— Где живет? — спросил доктор.
— Пера, улица Башенная, дом девяносто шесть, квартира двести одиннадцать… Так что с ним, доктор?
— Много чего, ребята… Называется: комбинированная травма. Перелом теменной кости, переломы обеих челюстей, перелом правого плеча. Закрытая травма живота.
Ушиб позвоночника. Ушиб и рваные раны мошонки, возможно, с размозжением яичек.
Укушенные раны обеих голеней…
— Укушенные?! Собака?
— Трудно сказать. Надеюсь, он придет в сознание и скажет сам. Сейчас он прооперирован, — доктор коснулся повязки на голове, — и, вероятно, ему предстоят еще две операции меньшей степени срочности. Как я понимаю, леди, это ваш…
— Мой лучший друг. Как и его, — Зойка кивнула на меня.
— Понимаю. Так вот, молодые люди, он будет нуждаться в постоянном уходе, а сиделки в полицейском госпитале сами знаете какие. Было бы хорошо, если бы первые дни — самые сложные — вы и, может быть, другие друзья…
— Я поняла, доктор, — сказала Зойка. — Да, конечно. Надо только предупредить родителей.
— Его родителей?
— Нет, они, наверное, далеко… насколько я знаю. Моих родителей. Миш, поможешь мне переговорить?
— Помогу. Доктор, чем мы еще можем быть полезны?
— Еще? Да что вы. Спасибо и за это.
— Мы пока ничего не сделали…
Внизу сержант выписал нам пропуска в госпиталь, и я развез Тину и Зойку по домам. Сначала Тину: высадил у общежития и умчался. Здесь все было просто.
Беседа же с Зойкиной маман затянулась. Объяснять мадам Дальон любую ситуацию было сложно, утомительно, но необходимо: она могла и запереть Зойку, такое уже случалось. Наконец, маман согласилась с нашими доводами. Я вернулся в участок.
Около пяти часов Тедди пришел в себя, пытался вытащить трубку и что-то сказать.
Увидев меня, впал в жуткое возбуждение. Сбежались медсестры, пришел доктор, но к тому времени Тедди вновь закатил глаза и расплылся. Трубку в горле решили оставить до утра.
Я время от времени задремывал, сидя на стуле. Мне виделась всякая чушь. В восемь приехала на такси Зойка и сменила меня. Вести машину я не мог и потому на том же такси уехал на причал.
Моей лодки на месте на было.
27.04. Около 09 час
Константинополь, Университет
Я был в том не слишком нормальном состоянии, когда человека уже ничто не может поразить и на все выпады судьбы он реагирует сугубо рационально, без малейшего всплеска эмоций. Рациональность эта, конечно, еще та, и потом, бывает, долго удивляешься, откуда ты такой дурак выполз. Впрочем, случается — и гордишься собой. Это уж как повезет.
Прежде мне случалось «охрусталевать» (так называется мною это состояние, и прошу не путать с плебейским-«остекленением») после двух-трех суток умеренных, но постоянных возлияний, больших доз кофе и очень малых порций сна. Кстати, состояние «хрустальности» просто незаменимо при подготовке к тем экзаменам, где требуется механическое освоение очень больших объемов. И, соответственно, при сдаче. Потом все благополучно проходит.
