Мальчишку плотно заворачивают в одеяло и несут вниз.
Осматриваю глаз нашему раненому. Слава Всевышнему, яблоко вроде бы цело. Нет этой прозрачной слизи. Но веки в клочья, бровь в клочья…
Подбираю «ногти». Сверкающие пластинки в форме гитарного медиатора. Острые поразительно. Могут быть и отравленные… да нет, вряд ли стали бы. Во сне можно и царапнуться нечаянно…
За дверью сторонний шум. Понятно: жильцы проявляют интерес. Ничего особенного: полиция. Отдел борьбы с наркотиками. Это впечатляет, жильцы ретируются.
Управление «Н» пользуется заслуженным (в том числе и нами, «Трио») авторитетом.
И — сирена «скорой» внизу. Докторов-санитаров-носильщиков встречают, провожают… Вот раненый, ребята. Раненого перевязывают — быстро и осторожно.
Эх, повернись жизнь иначе — пошел бы я на «скорую»…
Командир!
Здесь командир.
Подбегает, весь белый, полицейский — из городских.
— Командир, там внизу…
Труп. Или сто трупов. Или сразу тысяча.
— Там генерал Хижняк. Просит вас на разговор… С трудом вспоминаю, кто такой Хижняк. Начальник криминальной полиции города, вот он кто. Четыре часа утра. И что ему не спится?..
29.04. Около 06 час
«Девятый полк»
Мы лежим рядом на холмике в сухой прошлогодней крапиве. Причем на крапиве свежей. Солнце всходит сзади.
Огромные платаны — нигде больше я таких не видел — закроют нас от солнца и будут закрывать еще долго. Мы в перспективе долговременной тени. Те, которые сидят в школе, нас вряд ли скоро заметят. Хотя и понимают: наблюдение за ними ведется.
Никакого движения. Окна пусты.
Я уже знаю: «бродячих псов» в здании около тридцати… не поворачивается язык, чтобы сказать «человек»… единиц. Они удерживают более ста жителей окрестных домов. Тех самых бедняков, зачастую просто опустившихся наркоманов и алкоголиков… но в основном женщин, детей, стариков. Под утро, когда мы — и вся полиция города — воевали с взбесившимися собаками, когда люди в ужасе прятались по домам, — эти мерзавцы обходили подъезд за подъездом и вытаскивали спящих из постелей, а сопротивлявшихся убивали на месте взмахом острейшего ножа или выстрелом из малошумного пистолета… сейчас нашли девятнадцать мертвых, но это отнюдь не значит, что нашли всех. Добровольцы из числа местных при помощи нескольких пожилых полицейских обшаривают дома и все время натыкаются на новые следы «псов».
Их все-таки кто-то спугнул. Здесь живут разные люди, и кое-кто из них способен постоять за себя…
«Псы» забаррикадировались в здании солдатской столовой, переоборудованной в местную школу, и пообещали взорвать всех заложников в случае какой-либо угрозы для них. Требований пока не выдвигали.
Генерал Хижняк пытался вызвать их на переговоры. Его обозвали мерзким курдским словом и пообещали утопить в выгребной яме.
В курдскую природу «псов» я почему-то не поверил.
Может быть, от усталости, но мне казалось, что все это уже происходило в моей жизни, и не один раз… только раньше рядом были ребята, а вот теперь — почти никого не осталось… и потому реальность оборачивалась тем кошмарным сном, в котором бьешь — и кулак бумажный, бежишь — и как в воде. Два года назад, пока не начались странности, мне потребовалось бы три часа на гарантированное разрешение ситуации. С момента высадки в аэропорту. И вдруг с каких-то пор все стало расползаться под руками, как истлевшая ткань, найденная в бабушкином сундуке…
Труднее всего бороться с паникой в вышестоящих штабах.
В Нью-Йорке в семидесятом году группа пироманьяков делала так: несколько суток изматывала пожарных ложными вызовами, а потом закладывала зажигательную бомбу в то место, откуда пожарные недавно уехали, и снова вызывала их туда. Они, конечно, приезжали… но рвение было не то. Мэр устраивал истерики старшему пожарному, тот спускал это вниз — лавиной. Зато когда банду наконец выловили, судья Гельмут Верке принял беспрецедентное решение: отдать негодяев в руки пожарных — на перевоспитание. Вот и я с некоторым облегчением получил бы в свои руки тех, кто устраивал (как? каким способом?!) ложные захваты заложников, разыгрывал целые спектакли с псевдоугонами кораблей и самолетов — и тому подобное. Разрешая подобные ситуации, мы обнаруживали или полную пустоту, или бытовую свару, или необъяснимое безумие, охватывавшее вдруг десятки людей, — как в аэропорту Пулково… или — вдруг — краешки проявлений информационной игры, в которой и я был когда-то не последний игрок, но здесь чувствовался гроссмейстерский стиль. И мерещилось мне сейчас, что вот и этот захват — вроде бы вполне реальный, без дураков: все перед глазами — есть не что иное, как еще один чужой ход в этой игре, где причудливо смешались призраки и люди, слухи и миражи, настоящие лица, натянутые на маски, и маски просто так, бесхитростно, и чужие затверженные до посинения роли, и свои доподлинные смерти… и сошедшие с ума собаки, и оккупирующие города птицы…
Наверное, конец света, который так истерически-трогательно ожидали к двухтысячному году, кто-то наверху просто отложил — по причине недостаточной подготовленности мероприятия.
За два года боев с призраками все спецподразделения постепенно превратились в сборища психотиков с истрепанными начальством нервами. Реакция наша и наше боевое чутье затупились до предела. Иначе ничем не объяснить сегодняшнее позорище…
Настоящих стрелков наличествовало шестеро, включая меня. Спецарсенала при нас не было. Он оставался в самолете, на котором основной состав группы убыл в Севастополь — охранять город и базу от очередного таинственного взрыва. Наверху получили информацию — наверняка неверную, но перекрестно подтвержденную, — что целью номер два в России станет именно Севастополь. Самолет вернется из Севастополя к полудню. Так что в наличии мы имели пока лишь обычное стрелковое оружие и легкую броню. Снаряжение полицейских бойцов тоже не вполне подходило к ситуации — для боя в помещении, с противником, прячущимся среди заложников.
Отбирать автоматы у полицейских я не имел решительно никакого морального права, а действовать здесь можно будет только ножом и пистолетом…
— Ну, что? — спросил лежащий рядом Хижняк.
— Давай вернемся, — сказал я. — Сюда положим слухачей и пару снайперов. Надо бы немного подумать…
И только было мы собрались отползти, как в окне появился белый флажок, а потом высунулся по пояс человек. Он махал флажком и руками, призывая к себе наше внимание.
Я припал к биноклю. Немолодое морщинистое лицо, очень напуганное. Не турок.
— Заложник, — предположил я. — Почтовый голубь… Человек меж тем залез на подоконник, спрыгнул на землю и направился к нам, сильно хромая.
— Антон, — сказал я Хижняку, — вели своим его не просто обыскать, а переодеть и жестко фиксировать — лучше к какому-нибудь железу. Только потом мы с тобой к нему подойдем.
