— Грушевская? — посмотрел на меня отец.
— Исмет-заде, — поправил я. — Мумине Исмет-заде. Только бы была жива, подумалось вдруг мне. Я ее никогда не видел, за сутки умерли три моих друга, вот-вот могла начаться настоящая война, — а я до боли под горлом желал остаться в живых этой девушке…
— Хитрые вы ребята… — невесело сказал отец. Он опять посмотрел на часы. Видно было, что он нервничает, о чем-то размышляет, что-то высчитывает — и вообще что здесь он присутствует одной десятой своей частью, а девять его десятых — Бог знает где…
— Послушай, — сказал я. — А почему все так сложно? Где твои бойцы, сотрудники, специалисты… хрен, перец? Мне начинает мерещиться, что город захвачен врагами, а ты действуешь в подполье…
— Мерещиться? — он приложил палец к носу. — Да нет, так оно и есть… по большому-то счету. Видишь ли… — . ему явно хотелось выговориться, — кто-то, кого я сейчас никак не называю, уже год целенаправленно работает против нас.
Причем я не вполне понимаю, кого имею в виду под термином «мы». Сначала я был уверен, что копают под «Трио». Потом усомнился, что только под нас. Теперь не могу сказать вообще ничего определенного. Какое-то поветрие: все подставляют всех. Причем — помимо собственного желания. Прошлым летом гейковцы выдали нам очень тщательную дезинформацию, мы ввязались в долгий кнотеншпиль, потеряли группу, потеряли лицо… как оказалось, на пустом месте. Это в тот момент, когда мы стали наконец понемногу оправляться после девяносто третьего. И я, конечно, решил, что так гейковцы берегут свою монополию… Впрочем, об этом нельзя рассказать — и нельзя рассказывать. Но нас — и их, и военную каэр, и каэр флота — вдруг завалили дезой. Прекрасной дезой! Все подозревают всех. Никто не знает целей. И только в последние месяцы мы начали понимать, что это идет ресурсная операция. Но уже ничего не сделать. Оперативные службы до сих пор заняты проверкой сотрудников на вшивость… маховик так просто не останавливается. И тут вдобавок — эти взрывы… Только благодаря тому, что все абсолютно уверены: Марат и есть настоящий наследник, — мне удалось остаться здесь самому и оставить еще пятерых. Все. Понимаешь?
— А где остальные? — спросил я.
— Скоро будут здесь. Для них теперь ты — настоящий наследник. Понял?
— Ф-фу… — выдохнул я. — А — зачем?
— А затем, — сказал отец, — что откуда-то прет мощная утечка. И я уже веду себя, как последний параноик. Хотя бы потому, что знаю, каких клопов можно напустить под кровать и каких тараканов под черепушку. Любой может стать предателем — независимо от убеждений. Любого можно заставить делать все. Два часа болтовни ни о чем — и человек перед тобой как голый. Не нужны уже ни пытки, ни наркотики: сажаешь парня перед экраном, сканер ему на глаз, сенсоры на пальцы, — и на экране возникает то, что он больше всего хочет скрыть. Иногда для этого требуется время. Иногда маленькая хитрость. Но так или иначе — тайны перестают существовать. Ни грим, ни пластические операции уже не спасают от опознания.
Уличные видеокамеры в дежурном режиме повсюду, даешь раухеру задачу — он в миллионных толпах выделяет того, кто тебе нужен. И это самое простое… Казалось бы — не скрыться, да? И вот мы уже год пытаемся найти, того, кто играет, кто очень крупно играет против нас. Против нас всех. И ни хрена не находим… прошу прощения у барышни.
Зойка кивнула величественно, сделала ручкой: продолжайте…
— Ощущение, что противник читает твои мысли… настолько точно он их вычисляет.
И что смешно — я даже примерно представляю себе способ, которым он это делает. Я только не знаю, как с этим бороться. И как разыскать этого маленького ублюдка…
— Почему маленького? — спросила вдруг Зойка.
— Не знаю… мерещится что-то такое… сидит где-то на чердаке маленький вредный такой гадкий мальчишка и дергает за веревочки… Ерунда, в общем, — он потер виски. — Был у нас центр стратегических прогнозов. Упразднили… не в этом дело.
Пока он еще был, я там поиграл в мировые заговоры. И получилось: нужно шестьсот человек на весь мир, чтобы всего за один год реализовать любое самое абстрактное построение, причем рядовому гражданину будет казаться, что все идет естественным путем. Права, эти люди должны занимать весьма высокие посты… так что на подготовку к дню «Д» кладется двадцать пять лет, усилия полутора миллионов мелких и средних функционеров и затраты около триллиона золотых рублей. Ну и, разумеется, — четкая координация, отсутствие внутренних расколов в руководстве и внешнего противодействия. До сих пор ни один из мировых заговоров из стадии болтовни не вышел — именно в силу расколов, изменений целей и так далее… — К чему ты это? — спросил я.
— Не дает мне покоя это число:, шестьсот человек. Потому что, дьявол бы ее побрал, — технология модификации поведения позволяет сейчас обойтись и без двадцати пяти лет, и без триллиона, и без координации. Мы разрабатывали все это, имея целью защитить государство, — и, похоже, доигрались.
— То есть ты хочешь сказать…
— Другое мне в голову просто не приходит. Ничем больше не объяснить развитие событий. Это безумие, но в нем есть система…
— И… подожди. Какова же, по-твоему, цель заговора? Если я правильно помню, целью любого заговора является установление мирового господства…
— Это ярлык. Правильнее было бы сказать — установление нового мирового порядка.
— А кому мешает старый?
— Старое всегда кому-то мешает…
Он не закончил. Телефон отца ожил, булькнул два раза и затих. Потом зазвонил опять, в другом тоне. Это был тот хитрый телефон, который сам же и шифровальная машинка: говоришь, а он выдает в эфир лапшу. И только по такому же телефону, в который введен идентичный код, можно понять, что тебе сказали.
— Да… Да, хорошо. Едем. Едем, мальчики и девочки! — обернулся он к нам, заметно веселея. — Клюнуло! И еще, Паша, — в телефон, — выясни немедленно, какая кукунек принимала в ночь на двадцать седьмое, дежурь у входа. Форма девять.
Работай.
— Куда едем? — тупо спросил я.
— Просто — едем. Едем. Что-то наконец сдвинулось.
Год 1991. Игорь
17.06. 5 час. 45 мин
Москва. Финал
Я крался по лестнице, стараясь не производить никакого шума. Подошвы егерских ботинок мягкие, но сами ботинки тяжелые и имеют стальной выступающий рантик.
Внизу я уже цокнул рантиком по ступеньке, и мне не хотелось бы повторить это под самой дверью. Хотя, возможно, за дверью никого и нет… Все равно — обидно было бы из-за такого пустяка, как неподнимающиеся ноги, завалить эту последнюю мою операцию. Все. Дошел. Снял шлем, прислушался. Ничего не слышно, но слух притуплен — сначала турбиной, потом танковым дизелем. Нужно несколько дней тишины, чтобы восстановить его… чтобы потом снова портить стрельбой и тому подобным.
Минута на отдых. Сосредоточься. Понадобится вся твоя реакция.
