– Максим!
– Тебе нравится?
– Чудо! – Она прижалась к нему изо всех сил. – Чудо какое!
– Рад, что тебе понравилось.
– Только… я люблю тебя и без бриллиантов, – напомнила Варя, заглядывая ему в глаза.
– Я знаю, – он снова прижал ее к себе, поцеловал шею, плечи.
– Подожди. – Варя быстро сняла с шеи цепочку с нательным крестом, заменила его кулоном, крестик сунула в кошелек, в отделение для мелочи.
Нужно придумать, что сказать Илье, если он заметит эксклюзивное украшение. Впрочем, это маловероятно, он не помнил ее вещей и уж точно не может отличить бриллиант от какого-нибудь циркона.
– Варя… – прошептал Максим. – Я люблю тебя.
Она закрыла глаза, ей никогда не было так хорошо с Ильей.
Он сам виноват в том, что она сейчас с Максимом. Только он один.
Сегодня Иванников решил обязательно съездить на дачу. Родители, как все нормальные москвичи, обычно проводили выходные за городом, но в этом году мать замучил радикулит, и, хотя она смеялась над своей болезнью, из дома почти не выходила и несколько раз просила его хотя бы поесть ягод с кустов, чтобы совсем не пропали. В воскресенье, в отличие от субботы и пятницы, добираться до дачи было сплошным удовольствием, и он решил воспользоваться случаем. Он уже собрался выйти из квартиры, когда услышал на площадке голоса, соседи куда-то отправлялись с ребенком.
Иванников сел на стул, ожидая, пока они уедут, а когда хлопнул лифт и голоса стихли, неожиданно сорвался и бросился вниз, обгоняя лифт.
Татьяну с мальчиком он догнал уже на улице.
– Привет, – остановил он их. – Гулять?
– Мы идем в зоопарк, – серьезно объяснил Вася. – Да, мам?
– Да, – улыбнулась Татьяна. – Мы идем смотреть хищников.
– Возьмите меня, – попросил Иванников. – Мне тоже интересно на хищников посмотреть.
Он ожидал, что соседка обрадуется или смутится, и заранее этого стеснялся, но Татьяна посмотрела на него с удивлением, замялась и даже, кажется, собралась отказать.
– Возьмем! – запрыгал Вася, держа ее за руку. – Конечно, возьмем! Да, мам?
– Это довольно утомительно, – улыбнувшись, предупредила Татьяна.
– Ничего, – усмехнулся Иванников. – Как-нибудь осилю столь трудное путешествие. Поехали.
Он тронул Татьяну за руку, показывая на машину, отпер двери, дождался, когда гости усядутся, и потом, улыбаясь, слушал, как Татьяна рассказывала сыну об улицах, по которым они проезжали. Он никогда бы не подумал, что она так хорошо знает город.
– Ой! – удивилась Татьяна. – Новую церковь построили!
– Почему слово «церковь» сейчас упорно вытесняется словом «храм»? – спросил Иванников, останавливаясь на светофоре.
– Храм благозвучнее, – улыбнулась она. – И возводить храмы звучит благозвучнее, чем строить церкви. Тем более если храмов строят двести, а школы при этом ни одной.
Почему она раньше казалась ему довольно примитивной?
Билеты он, конечно, купил сам. Татьяна из-за этого почувствовала себя неловко, но промолчала. Умница.
Он и потом предлагал купить то мороженое, то сахарную вату, но отказывалась не только Татьяна, к его удивлению, Вася отказывался тоже, равнодушно качая головой, и тянул мать от клетки к клетке. Замер он только у вольера с белыми медведями, глядя восторженными глазами на изнывающих от жары ленивых животных.
– Белый медведь – самый крупный хищник на суше, – объяснила Татьяна, наклонившись к сыну.
– А на море? – спросил он, не отрывая глаз от спасающихся от солнца в маленьком бассейне огромных мишек.
– На море кит-кашалот.
– А акула?
– Акула опаснее, но она меньше кита.
Татьяна и мальчик почти не обращали на него внимания, но Иванников совсем не чувствовал себя лишним, путешествие вовсе не показалось ему утомительным, и он даже жалел, когда, миновав обезьяньи вольеры, они очутились на улице.
Он отвез соседей домой и, не поднимаясь в квартиру, поехал за город.
В детстве он любил жить на даче. В поселке были друзья, полная свобода от надоевшей учебы, маленького Славу не пугало даже то, что родители заставляли его поливать грядки с ягодами. Впрочем, это он скорее любил, обливался сам и нередко превращал участок в настоящее болото.
Сейчас вместо болота здесь была высохшая потрескавшаяся земля. Иванников нашел шланг, долго поливал участок водой. Разыскал сторожа, заплатил, чтобы тот приглядывал за участком.
Раньше Иванников очень любил привозить сюда Ксюшу. Около станции женщины, которые тогда казались им совсем старыми, продавали овощи и рассаду. Ксюша очень их жалела. Иванников покупал у них огурцы, и они ели их с приобретенным в здешнем магазине мягким черным хлебом.
Ксюшина доброта его умиляла. Она жалела женщин у станции, жалела одинокую козу, привязанную к колышку у железнодорожной насыпи. Они кормили козу хлебом, и она потом долго мекала им вслед.
Он считал, что на свете нет девушки добрее Ксюши. Ни добрее, ни прекраснее.
Ксюша мирила поссорившихся подруг, страдала, когда видела бездомных животных. Здесь при станции жил пушистый серый кот, важный и капризный. Ксюша никогда не забывала привезти ему кусочек колбасы или что-нибудь еще. Кот недовольно обнюхивал колбасу и никогда не ел, и они оставляли ее на фольге.
Иванников прошелся по дому, который давно не открывали, пожалел, что сразу не растворил окна. В последние годы родители свозили сюда книги, которые, как они думали, уже никто не станет читать. Выбросить рука не поднималась, и книги стопками складывались на втором этаже.
Иванников сел на пол, начал присматривать ненужную литературу. Отобрал несколько своих детских книжек, прихватил их с собой для Васи.
Посидел на крыльце, покурил и поехал в Москву, не отдавая себе отчета, что радуется новому поводу увидеть соседей.
Не доезжая до дома, свернул в сторону, бросил машину недалеко от промзоны, дорожку вдоль которой изучил не хуже собственной квартиры.
За кустами стоял долго, понимая, что должен довести дело до конца.
Девушка, о которой он предпочел бы ничего не знать, опять прошла не одна, а с подругой. Когда-нибудь она пройдет здесь одна, и эта дорога окажется для нее последней.
Можно зайти за ней в подъезд, но это опасно. В подъездах висят камеры, снуют соседи и слишком много непредсказуемого.
Смерть будет ждать ее в безопасном месте, таком, как эта забытая городскими властями дорожка.
Он постоял, покурил и вернулся к машине. К соседям он так и не зашел.
– Бедненький мой, – пожалела Саша скулящего от счастья, что она снова дома, песика. – Несчастная моя, заброшенная собака.
