– Заждались, хозяин, стол уже накрыт. Сейчас горяченького принесем.
Михаил вымыл руки и прошел в трапезную.
На большом столе, у торца, где во всех домах всегда было хозяйское место, стоял столовый прибор – из боярской посуды. Рядом – большой кувшин. Михаил принюхался: в кувшине было яблочное вино.
Иван почти торжественно распахнул дверь, и в трапезную вплыла Агриппина, несшая на подносе большой пирог и рядом, на блюде, – кучу пирожков поменьше. Она еще дважды сходила на кухню – принесла тройную уху в медной кастрюле и жареную курицу.
– Зовите всех и сами садитесь.
– Да мы уже сыты, – ответила Агриппина. – На кухне, пока готовишь, одно попробуешь, другое – вроде и наелась.
– Сегодня мой первый обед в новом доме, и я хочу не только поесть, но и поговорить. Я думаю, вам тоже есть что сказать. Так что несите кружки, тарелки. Иван, кликни людей.
– Это я мигом.
Иван и в самом деле был расторопным от природы. Впрочем, в половые тугодумов и медлительных не берут, не держатся они на бойком месте.
Гребцы, Маша и Иван с кухаркой зашли в трапезную и встали в сторонке.
– Что это вы, други, застеснялись? Садитесь за стол, отобедаем, поговорим.
– Это можно, а то у меня живот к спине прирос! – Митяй уселся на лавку первым и тут же получил подзатыльник от Григория.
– Старших сначала пропустить надо. Тебя, что, родители не учили?
Все расселись. Михаил перекрестился и взялся за ложку, тем самым подав сигнал для остальных. Люди тоже осенили себя крестным знамением и взялись за ложки.
Ели в полном молчании, потому что проголодались за день, да и разговаривать за едой было дурным тоном.
К удивлению Михаила и радости Агриппины, съели все. Конечно, мужики в расцвете лет, здоровые, и метут все, как мельницы.
Выпили по кружке вина, яблочного сидра.
– Вот теперь и поговорить можно, – отставил пустую кружку Михаил. – Начнем по порядку. Маша, ты отвечаешь за чистоту в доме – полы помыть, белье постирать и все такое. Какие-то просьбы, вопросы есть?
– Вроде нет.
– Комнату себе облюбовала?
– Да, хозяин.
– Вот и славно, я тебя не держу.
Маша поклонилась и вышла.
– Иван и Агриппина, что с кухней?
– С кухней-то все хорошо, хозяин, и печь не дымит – с водой вот только плохо.
– Поясни.
– Колодец частично обвалился, надо сруб ремонтировать. Сегодня воду для приготовления пищи от соседей таскал бадейкой.
– Не дело это – в доме все свое должно быть. Григорий! Возьмешься с людьми колодец поправить?
– Ежели бревна для ремонта будут, чего не взяться?
– Иван, ты в сарае либо в дровянике бревен не видал?
– Не успел обойти.
– Так, Григорий, завтра на торгу купи бревно или два – сколько надо по размеру.
– Мы же не донесем.
– Так довезете! Наймите подводу! Держи деньги, – Михаил отсчитал монеты. – Хватит?
– Должно.
– И вот еще что. Мне в дом надобен ездовой или возничий – с лошадью и повозкой. Не на один раз – на постоянную работу, с жильем и харчами. Есть у кого знакомые?
– Ой, батюшки! Есть! – едва не закричала Агриппина. – Племяш у меня возле торга обретается, кому что отвезти-привезти. И лошадь у него есть, и повозка.
– Пусть завтра с утречка Иван его сюда привезет. Коли сговоримся, как раз Григорию бревна и привезет.
Иван кивнул.
– Понял.
– Гриша, еще бы людей на ушкуе подменить, второй день пошел, как они там. Пошли кого-нибудь одного – да у тебя здесь только Афоня. А тех двоих сюда приведи, колодцем с тобой займутся. На ушкуе пряностей уже нет, все на лабаз к Пафнутию свезли, так что охранять надо только судно.
– Сделаю.
На следующий день все завертелось-закрутилось. Если бы Михаил или челядь его жили в доме постоянно, не пришлось бы решать столько дел сразу.
Три дня не отпускали Михаила домашние хлопоты. Оказалось, что и сарай надо ремонтировать – крыша текла, и конюшню. Ездовой Степан, крестьянин из Подмосковья, молодой и серьезный парень, сначала выгребал из конюшни слежавшийся навоз, потом ремонтировал стойла. Затем наступила очередь менять ворота на каретном сарае, и все требовало денег и личного пригляда.
Григорий с командой, так же как Иван и Степан, были мужики деревенские, топор в руках сызмальства держать умели. И в деревнях все строили сами – дома, сараи, рыли колодцы. Потому здесь, в купеческом доме, работа была им знакома, и делали они ее на совесть, тем более что Михаил оплачивал ее сразу после завершения.
Следующим днем он пошел на торг. Надо было проведать Пафнутия, а то даже неудобно – бросил компаньона. К тому же за домашними хлопотами стояли расходы и были нужны деньги.
Купец встретил его как родного брата, обнял, едва не прослезился.
– Доброго здоровья, Михаил. Вроде живем по соседству, а три дня не виделись.
– Хлопот по дому много. Колодец обвалился, крыша у сарая потекла. Пока людей нанял, пока материалы нашел – закрутился. Ты уж прости.
– Бог простит, а мне тебя прощать не за что.
– Как торговля идет?
– Бойко, нешто не видно?
И в самом деле, к лавке все время подходили люди.
– А кто у тебя торгует?
– Сынок.
Пафнутий наклонился к уху Михаила.
– Веришь ли, первый день едва выстоял. Кашляю, чихаю, все тело чешется. Пришлось одежу стирать и самому в бане мыться. Перец проклятый везде лезет, спасу нет! Который день по мешку, а то и по два продаю. За зиму никто из купцов перец не привозил, мы первые. Очень вовремя подгадали! Глядишь – скоро все распродадим.
– Славно! Пафнутий, мне бы отчет и деньги.
– А как же! Обязательно! Деньги счет любят!
Дух в лавке витал своеобразный – как легкий туман. И сын купца, и покупатели чихали, но терпели. Пристрастился уже народ к перцу. С ним и кушанье острее, и не портится дольше – особенно мясо и сало.
Михаил достал свою восковую табличку с записями, хотя товар помнил: сорок девять мешков перца молотого, один мешок перца «горошком» и еще по мешку имбиря, шафрана, мускатного ореха и ванили.
Вдвоем они пересчитали оставшиеся в лабазе мешки, и все проданные мешки Михаил умножил на розничную цену.
Пафнутий следил за расчетами внимательно – купеческое дело требовало аккуратности и не любило поспешности. Михаил доверял Пафнутию, но если бы он не считал мешки и прибыль, он лишился бы уважения купца – к деньгам в купеческой среде относились серьезно.
