Несмотря на низкий прицел, изначально много наших ядер летело очень высоко, при этом часть их падала в море за перешейком, на расстоянии более километра.
Нахимов внешне был совершенно спокоен. Заметив частые перелеты, он подозвал к себе Барановского:
– Петр Иванович, распорядитесь снизить прицелы! Чтобы не было перелетов цельте под ватерлинию!
Не многим легче чем «Марии», пришлось стоящему неподалеку «Парижу». Бортовые залпы линейного корабля следовали с четкостью хронометра. «Париж» дрался одновременно с фрегатом «Дамиад» и корветом «Гюлли-Сефид». Между делом Истомин добил и дрейфовавший мимо него «Авни-Аллах». Бой был яростный и ожесточенный. Турки дрались умело и зло. Но вот в час пять минут пополудни в вихре пламени и страшном грохоте взлетел на воздух корвет «Гюлли-Сефид». Меткий выстрел с «Парижа» поразил открытую крюйт-камеру турецкого судна. Зрелище разорванного в клочья корвета настолько жутко, что на мгновение артиллеристы «Парижа» прекратили огонь, смотря, как густо падаю в воду ошметья корпуса, такелажа и человеческих тел, все то, что еще несколько мгновений назад называлось корветом «Гюлли-Сефид». Но вот пушки «Парижа» заговорили снова. Теперь подвернувшись на шпринге, «Париж» полностью развернулся к следующему своему противнику фрегату «Дамиад». Последний всеми пушками поддерживал турецкий флагман «Низамиэ». Даже с палубы «Марии» было видно, как ядра турок точно поражают корпус «Парижа», видны падающие на палубе люди. Бой был в самом разгаре. Залп по противнику. Ответный залп. Залп по противнику. Ответный залп. Страшная и смертельная чехарда, в которой кто-то должен победить, а кто-то погибнуть. Третьего здесь просто не дано.
«Императрица Мария» тем временем сосредоточила весь свой огонь на фрегате «Фазли-Аллах»; вскоре на последнем вспыхнул пожар и, следуя примеру своего флагмана, он также отклепал якорную цепь и бросился к берегу у самого города. Нои это его не спасло от возмездия. «Мария» по-прежнему продолжала рушить ядрами и бомбами фрегат-отступник. Выброшенный к берегу, «Фазли-Аллах» вскоре был объят пламенем. Таким образом, исполнился приговор определенный бывшему «Рафаилу» двадцать пять лет назад императором Николаем Первым: «Предать фрегат «Рафаил» огню, как недостойный носить русский флаг, когда возвращен будет в наши руки…» Позорное пятно с репутации Черноморского флота была смыто навсегда.
Покончив с «Фазли-Аллахом», Нахимов хотел было придти на помощь «Парижу», но тот, к этому времени, уже добивал своего третьего противника. Не выдержав огня «Парижа», фрегат «Низамиэ» с перебитыми мачтами и заваленной трупами палубой, отклепал свою якорную цепь и выбросился на берег. Вскоре он запылал, подожженный бежавшей на берег командой. Уничтожив все стоявшие против них суда, т. е. четыре фрегата и корвет, «Императрица Мария» и «Париж», поворотившись параллельно батарее № 5, сосредоточили против нее весь свой огонь.
Вслед за головными флагманами Нахимова и Новосильского остальные корабли эскадры один за другим становились на якорь, и продолжали пальбу, удерживаясь на шпринге. В правой колонне, против корабля «Великий князь Константин», стояли два 60-пушечных турецких фрегата, «Навек-Бахри» и «Незими-Зефер», и 24-пушечный корвет «Неджми-Фешан», а также батарея N 4.
Пристально наблюдая за действиями «Парижа», Нахимов повернулся к Барановскому:
– Не правда ли, отлично-с действует сегодня Владимир Иванович! Один фрегат-с к берегу лихо отбросил, а теперь и второй расстреливает всем бортом? Поднимите ему мою благодарность.
Барановский, скользнув взглядом по оборванным вантам и фалам, покачал головой:
– Сами видите, ваше превосходительство, что пока никаких флагов поднять не можем! Нахимов кивнул головой:
– Что ж, на войне, как на войне!
Подозвав к себе Острено, он велел ему не откладывая времени идти шлюпкой и передать Истомину благодарность флагмана.
– Может быть, отложить сие до окончания боя? – робко заикнулся старший адъютант.
– Никак невозможно-с, – покачал головой Нахимов. – Все должно делаться в свое время, ни раньше и не позже!
Спустившись по мусингам в стоявшую под бортом шлюпку, Острено скомандовал:
– На весла!
– Куда хоть идем, ваше благородие? – спросили гребцы.
– На «Париж»!
Матросы дружно перекрестились.
– Весла на воду! И ра-а-аз!
Буквально через несколько минут после убытия Острено пролетевшим совсем рядом ядром контузило в грудь, стоявшего на верхней палубе капитана 2 ранга Барановского. Из последних сил Барановский оперся на планширь, его шатало.
– Петр Иванович! – ступайте в лазарет! – кричал ему на ухо Нахимов. – Без вас справимся!
Барановский отрицательно помотал головой. Было видно, что ему очень плохо, но он держался. Спустя несколько минут обломок мачты на излете ударило ему в ноги, переломав их. Барановский молча упал на палубные доски.
– Санитаров! – крикнул Нахимов.
Подбежали санитары Федор Жемари и Иван Дмитриев. Оба в чужой крови и в собственном поту. Санитарам тоже достается, и раненных в лазарет носят, и ядра из трюма к орудиям, причем все «с особым рвением и смелостью». Подхватив под руки командира линейного корабля, санитары потащили его в корабельный лазарет.
В командование «Императрицей Марией» вступил старший офицер капитан-лейтенант Коцебу.
Почти одновременно одному из флаг-офицеров Нахимова мичману Костыреву оторвало осколком гранаты два пальца на левой руке; кроме него, ранено было еще два молодых офицера и человек шестьдесят матросов. Шестнадцать матросов оказалось убито.
Нахимов подозвал к себе старшего из своих адъютантов Острено.
– Вот что, Феофан Христофорович, Барановский ранен, и, в случае моей смерти или ранения, заканчивать сражение придется тебе! С замыслами моими ты знаком, потому и карты в руки!
«Я передал ему, – писал впоследствии Нахимов, – мой план сражения, и он бы довел его до конца, если б меня не стало».
Помимо Острено рядом с Нахимовым неотлучно флаг-штурман эскадры капитан корпуса флотских штурманов Иван Некрасов и старший артиллерийский офицер эскадры капитан корпуса корабельной артиллерии Яков Морозов – они глаза и уши командующего. Относительно капитана Некрасова Нахимов напишет в представлении на награду следующее: «Во время боя оказал примерную храбрость и мужество и под сильными неприятельскими выстрелами завез верп как нельзя было лучше желать».
А раненых и убитых становилось все больше. Вот потащили в лазарет находившегося у флага прапорщика Павла Плонского, которому ядром оторвало руку. Из окровавленной культи ручьем лилась кровь. В аффекте Полонский пытался вырваться из рук санитаров и куда-то бежать.
– Быстрее тащите в лазарет! – кричали санитарам матросы. – А то кровью изойдет!
Нахимов со зрительной трубой под мышкой, прохаживался по шканцам, наблюдая, как работают артиллеристы. Многих из них, те, кто были старослужащими, Нахимов давно знал. Вот распоряжаются у своих пушек неразлучные друзья Григорий Савин и Алексей Самотаев. У дома и семьи в матросской слободке «Бомборы», что на Корабельной стороне. Вот Артемий Попов пьяница и матерщинник, но канонир от Бога. На нижних деках сейчас наводят орудия и палят бывшие сослуживцы еще по «Силистрии» Иван Кондратьев, Петр Верещагин и Василий Стрельников.
