Тишина казалась плотной и непрошибаемой, та же глухая стена. Они вдруг словно очутились совершенно одни в целом мире.
– Передающая аппаратура показывает, что сигнал идет, – недоумевал Спенсер. – Я уверен, мы в эфире. – Он сделал очередную безрезультатную попытку. – Вызываю все станции. Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй. Это рейс 714. Аварийная ситуация. Ответьте кто-нибудь. Прием. – Мертвая тишина. – Ну вот и все. Должно быть, мы сбились с частоты.
– Но как это могло случиться?
– Не спрашивайте – в нашем положении случиться может все, что угодно. Придется вам пошарить по диапазону, Джанет.
– А мы не рискуем потерять частоту?
– Боюсь, мы ее уже потеряли. А если мы остались без радио, можно спокойно направлять самолет носом вниз хоть сейчас. Я не знаю, где мы, но даже если б знал, вряд ли смог бы посадить самолет в целости и сохранности.
Выбравшись из кресла, Джанет, волоча за собой шнур от наушников, подошла к приборной панели. Очень медленно она начала крутить ручку переключателя частот. Из динамиков неслось характерное шипение и потрескивание.
– Я сделала полный оборот, – наконец сказала она.
– Продолжайте, – настаивал Спенсер. – Нужно что-то найти. Если понадобится, будем вызывать на каждой последующей частоте. – Внезапно послышался какой-то далекий голос. – Стойте, что это? – Джанет быстро повернула ручку назад. – Прибавьте звук!
– …на 128.3, – прозвучало неожиданно внятно. – Ванкувер – 714-му. Переходите на частоту 128.3. Ответьте. Прием.
– Оставьте, – обрадовался Спенсер. – Это та частота? Слава тебе господи! Скорей подтвердите прием!
Поспешно вернувшись в кресло, Джанет скороговоркой выпалила:
– Ванкувер. 714-й отвечает. Слышим вас ясно и четко. Прием.
Ответ Ванкувера дошел почти в то же мгновение; в голосе диспетчера наряду с плохо сдерживаемым нетерпением слышалось явное облегчение.
– 714-й. Это Ванкувер. Мы вас потеряли. Что случилось? Прием.
– Мы рады вас слышать, Ванкувер! – прижимая ладонь ко лбу, ответила Джанет. – У нас тут возникли проблемы. Мы потеряли скорость и начали сваливаться. Связь была потеряна. Но сейчас все нормально – только вот пассажирам досталось. Мы набираем высоту. Прием.
На этот раз в эфире вновь зазвучал голос Триливена – спокойный и уверенный, но даже в нем слышались нотки радости и облегчения:
– Привет, Джанет! Хорошо, вы вовремя сообразили, что потеряли частоту. Джордж, я же предупреждал. Вы все время должны следить за скоростью. Однако если вы чуть не ушли в штопор и все-таки справились, вы явно не утратили навыков летчика.
– Слышали? – Спенсер взглянул на Джанет, и они обменялись вымученными улыбками.
– Вам, видимо, слегка досталось, – продолжал Триливен, – так что пару минут не будем форсировать события. Пока набираете высоту, хочу, чтобы вы дали мне кое-какие показания приборов. Начнем с топлива…
Пока капитан сообщал необходимую информацию, дверь в пассажирский салон открылась. В кабину заглянул Бэйрд. Стараясь не привлекать внимания, он закрыл за собой дверь и опустился на колени возле капитана и второго пилота. Используя офтальмоскоп как фонарик, он осмотрел их лица. Одеяла у Дана несколько сбились; он лежал подобрав колени и тихо стонал. Пит, казалось, был без сознания.
Доктор поправил на них одеяла, вытер лица влажным полотенцем и, сунув его себе в карман, остался сидеть в некотором раздумье на корточках. Затем поднялся, пошатываясь в такт движению самолета. Джанет зачитывала в микрофон какие-то цифры. Не говоря ни слова, доктор вышел, закрыв за собой дверь.
Салон теперь более напоминал лазарет с жертвами несчастного случая, нежели пассажирское помещение авиалайнера. Укутанные в пледы и одеяла, тут и там в креслах страдали несчастные. Двое казались совсем неподвижными и едва дышали. Кто-то корчился от боли, а их друзья или родственники, со страхом наблюдая за всем и прикладывая влажную салфетку ко лбу, пытались облегчить их участь.
Нависнув над креслом для большей доходчивости наставлений, Жаркое внушал паникеру, зажатому между подголовником и хлипким торсом ланкаширца:
– Я все понимаю! Но лучше остудить пыл. Не годится орать так перед людьми, кому и без того хреново, особенно дамам. Врач ведет себя по-геройски, да и те двое, в кабине… ведут самолет. Как ни взгляни, мы должны в них верить, если вообще хотим сесть.
На время угомонившись, пассажир, который был раза в два здоровее «наставника», бессмысленно уставился на свое отражение в иллюминаторе. Маленький нагловатый ланкаширец подошел к доктору, и тот в знак благодарности похлопал его по плечу:
– Да вы просто волшебник, а?
– Если честно, я боюсь еще больше его! – возбужденно ответил тот. – Черт, док, если бы вас сейчас с нами не было… – Он выразительно повел плечами. – Так что вы думаете, какие дела?
– Не знаю, – ответил Бэйрд. Его лицо сильно осунулось. – У них были кое-какие проблемы. Что в общем-то неудивительно. Полагаю, Спенсер в жутком напряжении. Такая ответственность!
– А сколько нам еще?
– Понятия не имею. Я потерял счет времени. Но если мы не сбились с курса, думаю, недолго. У меня такое ощущение, что мы летим уже несколько дней.
– А на самом деле, док? – Жаркое насколько мог понизил голос: – У нас есть хоть какой-то шанс?
Бэйрд устало и раздраженно отмахнулся:
– Я-то откуда знаю? Шанс, наверное, всегда есть. Но управлять самолетом в воздухе и посадить его так, чтобы он не разлетелся на миллион кусочков, учитывая все обстоятельства, две совершенно разные вещи. И если это понятно мне, то, думаю, вскоре станет ясно другим.
Присев на корточки возле миссис Чилдер, он, глядя на ее осунувшееся неподвижное лицо и слушая частое поверхностное дыхание, взял ее руку, чтобы определить пульс.
– Доктор, неужели мы никак не можем ей помочь? – хрипло спросил ее муж.
Бэйрд посмотрел на закрытые запавшие глаза женщины.
– Мистер Чилдер, – медленно произнес он, – вы вправе знать, что происходит. Вы разумный человек, и я буду с вами откровенен. Мы спешим, как только можем, однако положение вашей супруги критическое, и даже при самом удачном раскладе ее жизнь висит на волоске. – Чилдер беззвучно пошевелил ртом. – Постарайтесь понять, – выбирая слова, продолжал Бэйрд. – Я делал для нее все, что было в моих силах, и буду продолжать делать, но этого безнадежно мало. До определенного момента я бы мог при помощи морфина несколько облегчить ее мучения. Сейчас же, если это может вас успокоить, заботу о ней вместо нас взяла на себя природа.
– Я не хочу, чтобы вы оправдывались, – найдя в себе силы, слабо возразил Чилдер. – Как бы ни вышло, я вам за все благодарен, доктор.
– Еще бы, – пылко поддержал мужчину Жаркое. – Мы все благодарны. Никто бы не смог сделать больше вас, док. Скажу вам прямо – невероятно!
