Книга Солдат великой войны, страница 80. Автор книги Марк Хелприн

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Солдат великой войны»

Cтраница 80

* * *

Гондольер, который повез его в Гетто, хотел плыть по прямой, чтобы избежать долгого пути по Большому каналу. И они добирались туда чередой узких и мрачных каналов, где ему часто приходилось подавать назад, чтобы пропустить другие лодки, а чтобы протиснуться под некоторыми низкими мостами, им с Алессандро приходилось перебираться с одного конца гондолы на другой, сгибались в три погибели, наклоняя таким образом нос или корму. Несколько раз они проплывали прямо через затопленные здания, тогда гондольер зажигал фонарь.

В последнем из них, длинном и темном, Алессандро начал орать на гондольера, осыпая его всеми возможными ругательствами – от идиота до импотента, на что гондольер спокойно сказал:

– Я знаю, что это единственный прямой путь по Венеции, и твои ругательства не пристыдят и не разозлят меня.

Синьор Фоа и его супруга оказались дома, только что закончили завтракать. Ростом отец Рафи, похоже, в два раза уступал сыну, зато силой в два раза превосходил. А синьора оказалась женщиной высокой, австрийской еврейкой с серебристо-белыми волосами. Тяжелая золотая цепь висела на бычьей шее отца Рафи, которую назвать шеей не поворачивался язык. Куда больше она напоминала опору моста.

– Что это? – спросил Алессандро, указав на цепь.

Синьор Фоа подумал, что Алессандро указывает на него.

– Я отец Рафи.

– Я про цепь.

– Это? Это цепь. – Он полностью вытащил цепь из-под рубашки. – А на ней это. Знаешь, что это такое?

– Разумеется, знаю.

– Звезда Давида. Она обозначает, кто я такой, а цепь поможет повесить меня, когда это выяснится.

– И что произойдет, если это сделают? С вашей-то шеей?

– Вероятно, буду висеть много дней.

– Это правда, – добавила его жена. – Однажды он оказался на мясном конвейере, и его с веревкой на шее протащило метров двадцать – до палубы корабля. Потребовалось еще полчаса, чтобы его освободить, и все это время он расспрашивал о корабле и откуда они прибыли.

– Рафи худой, как вы, синьора. – Алессандро повернулся к ней.

– Это плохо, – покачал головой синьор Фоа. – Он мог бы быть гораздо сильнее.

Мать Рафи принесла поднос с маленькими белыми вафлями, вкус которых Алессандро запомнил на всю жизнь, но больше никогда не видел.

– Венецианские? – спросил он.

– Нет-нет, – ответила синьора. – Это мой собственный рецепт, из Коагенфурта. Мы называли их турецкие… что-то там. Турецкие плитки или кирпичики, уже не помню.

– Вкусные, – похвалил Алессандро, словно оправдываясь, почему съел большую часть. – Вы приготовите полтонны на свадьбу Лучаны?

– При условии, что Рафи на нее попадет, – ответила она, обиняком напомнив, что никто не знает, останется ли он в живых.

– По крайней мере, сможете сообщить рецепт моей матери.

Синьора Фоа бросила взгляд на мужа и вздохнула, но Алессандро этого не заметил, потому что как раз наклонился к серебряному подносу. Когда выпрямился с пятью или шестью турецкими вафельками в руке, увидел, что на глазах хозяйки блестят слезы. Никто не прерывал молчания, и он положил вафли обратно на поднос.

– Скажите мне правду, – попросил он. – Пожалуйста.

– Алессандро… – синьора Фоа подалась вперед.

– У вас есть для меня письмо? – перебил Алессандро. – Я просил отправлять письма сюда, потому что не мог получать их на севере. Как Рафи?

– С Рафи все в порядке, насколько мы знаем, – торопливо добавила синьора. – Он служит в альпийских стрелках.

– Я знаю.

– У меня есть для тебя письмо, Алессандро, – подал голос синьор Фоа. – От твоего отца. Мы думали, ты знаешь, Алессандро. Твоя мать в декабре умерла.

* * *

Однажды утром в начале мая речных гвардейцев разбудили в три часа. Бреясь и одеваясь в ночной прохладе, они гадали, что их ждет: рейд в Далматинские Альпы, сражение с немцами в Восточной Африке, десант на какой-то из островов в Адриатике. Кто-то, далеко не самый умный, но с богатым воображением, предположил, что их отправят на субмаринах вверх по Дунаю, чтобы захватить Вену. Никто, даже офицеры, не знали, куда они едут и почему у них нет ни знаков отличия, ни названия части.

К четырем часам их собрали на плацу с вещмешками, винтовками за спиной, подсумками на ремнях, с примкнутыми и зачехленными штыками. Тут же стояла и двадцать одна тележка с полевыми кухнями, палатками, тремя охлаждаемыми водой пулеметами, сигнальным оборудованием, амуницией.

Они являли собой отлично подготовленную элитную часть, которая провела в окопах достаточно много времени, чтобы не раз и не два обагрить себя кровью. Поджарые, физически сильные, они так привыкли к ежедневной муштре, что без нее уже чувствовали себя не в своей тарелке, и гордились тем, как громко и звонко щелкают их каблуки, когда они вытягиваются по стойке «смирно».

Их утренние мысли подпитывались бурлящей в них энергией и свежестью только что пробудившегося разума. Света не было, ничто не помогало отличить время сна от времени бодрствования, яркий свет солнца не разгонял грез, не упорядочивал биение сердец.

После построения их пересчитали, как принято в армии, сверили со списком. Потом лейтенант положил список в конверт, запечатал его, сунул в курьерскую сумку, протянул дивизионному посыльному, который взял ее и ускакал. Лейтенант достал второй список и вновь прошелся по нему, на этот раз называя только имена.

– Вы обратили внимание, – сказал он, дойдя до конца списка, – что в каждом взводе есть несколько человек с одинаковыми именами. Эти люди должны подобрать себе прозвища или найти другой способ отличаться от других. С этого момента вы никогда не будете упоминать город или деревню, где вы жили, забудете свои фамилии и места, где родились ваши друзья. Отныне вы знаете только свое имя и обращаетесь к другим солдатам и офицерам только по имени или по званию. Ясно?

Лейтенант поднял голову. Высокий, сухопарый, с орлиным носом и усами, благодаря которым он выглядел одновременно и старомодно и очень современно. На гражданке он был химиком. Звали его Джованни Валторта, но называли исключительно Лейтенантом. Два младших лейтенанта делали вид, будто им известно, чем вызван этот приказ, и на их лицах отразилось раздражение, когда лейтенант отреагировал на недоумевающие взгляды своих подчиненных словами:

– Несомненно, это приказ командования, и мы будем его выполнять. Не спрашивайте меня, почему так, потому что я и сам этого не знаю. – Он отошел на пару шагов, оглядел речных гвардейцев. – Одну минуту можете смеяться и ругаться.

Солдаты злились. Они давно не виделись со своими семьями, не имели возможности встретиться с родителями, братьями и сестрами, не говоря уже о женах и любимых и дорогих детях, более месяца не получали от них ни весточки, а теперь им велели забыть даже фамилии. Когда ругательства и смех стихли. Кто-то спросил:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация