Книга Солдат великой войны, страница 53. Автор книги Марк Хелприн

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Солдат великой войны»

Cтраница 53

– Я адвокат.

– В таком случае ты без труда найдешь, чем занять себя в ближайшие три года.

– Могу я с ней видеться?

– Разумеется, ты можешь с ней видеться. Ты должен с ней видеться. И ты можешь дать ей знать, но вам придется подождать. Это, вероятно, будет трудно. Учиться любить – трудно. Полагаю, она тоже любит тебя. Нам придется начать сначала, если не любит. Но она любит, любит. Да, я это вижу по твоему лицу. Прекрасно! У тебя вид, как у христианского святого, на которого сошла благодать. – Рабби забыл спросить, еврейка ли она. А может, заранее предположил, что еврейка, а, возможно, просто почувствовал, что это не имеет никакого значения.

* * *

Одним августовским днем, ближе к вечеру, Рафи играл с Лучаной в шахматы в саду. Остальные прятались в тени или в доме, обезумевшие от сирокко. Алессандро – так тот читал в ванне с холодной водой.

Не обращая внимания на жару, Рафи с Лучаной сидели на парусиновых стульях в яблоневом саду, шахматная доска стояла на перевернутом ящике для фруктов. Волосы Лучаны цветом напоминали белое золото, лицо и руки покрывал ровный загар, а глаза лучились полярной синевой.

Главным образом из-за нее шахматными часами они не пользовались. На каждый ход у нее уходило пять-десять минут, и она легко терялась. Стоило ей пойти, как Рафи тут же, без паузы, делал ответный ход. Ни разу не задумался. Он просчитывал партию на много ходов вперед, держал в голове несколько вариантов развития игры и разглядывал ее, пока она изучала глазами доску. Ему нравилось наблюдать, как ее взгляд перемещается по полю битвы, разворачивающейся на ящике из-под фруктов. Он был убежден, что она всегда прекрасна, но еще прекрасней она становилась, когда не подозревала, что за ней наблюдают.

– Какие у тебя планы на будущее, Лучана? – поинтересовался Рафи. – В твоем возрасте я решил, что буду изучать юриспруденцию. Вот такая беда…

– Я не хочу изучать юриспруденцию, – ответила она таким тоном, будто хотела сказать: «У меня нет желания превращаться в таракана».

– Семья, конечно, важнее всего, – продолжал Рафи, – но порой надоедает играть по правилам. Я и подумал, а вдруг ты мечтаешь о чем-то таком, что выходит за рамки семейных традиций.

– Например?

– Ну, не знаю. Стать пианисткой. Сбежать в Южное полушарие…

– Нет, но и о замужестве не мечтаю, возможно, потому, что не могу представить, кто будет моим мужем. – Она покраснела и опустила голову. – Как я могу мечтать о замужестве, если не знаю, за кого выйду?

– Тогда как ты представляешь свое будущее?

– Я никому не говорила, но… – Она огляделась, но поблизости не было никого, кроме котов, спавших на нижних ветвях яблонь. – Я не хочу жить в Риме. Я не честолюбива, и мне не нужен честолюбивый муж, который собирается посвятить свою жизнь карьере. И деньги меня не интересуют.

Рафи не знал, от матери это, от отца или от обоих сразу, но дети Джулиани в этом были похожи, как две капли воды.

– Я хочу уехать на север, – продолжила Лучана. – В горы.

Рафи чуть не упал со стула.

– Я еще не продумывала в деталях, но когда-нибудь я туда уеду. Наверно, сперва будет трудно… но как-нибудь все устроится. Не так это и далеко, летом мы часто ездили в Альпы.

– А ты согласилась бы выйти за проводника, или егеря, или местного чиновника… за того, у кого нет таких возможностей, как у жителя столицы, словом… за провинциала?

– Да какая разница! Мне всегда казалось, что нет ничего лучше, чем жить в горах на ферме, с овцами, козами, виноградниками. Ну, то есть выйти за фермера, так? Мне кажется, чем ближе стоишь к кулуарам власти, тем больше ускользает от тебя смысл жизни.

* * *

Рафи нашел комнату в верхнем этаже одного из домов в Трастевере. Маленькую, требующую почти альпинистских навыков, чтобы добраться до нее, поэтому платил он за нее сущие гроши. Другой в его положении мог позволить себе тратить деньги на рестораны, театр, одежду, извозчиков и бесполезные атрибуты, вроде тростей и часов, а Рафи ел с железнодорожными рабочими, одевался скромно и в любое нужное ему место добирался пешком.

Деньги он откладывал на покупку дома на холме, у подножия которого раскинулась альпийская деревушка. Окна его комнаты выходили на Джаниколо, по вечерам он видел светящиеся окна Джулиани и раз в неделю, иногда чаще, приходил туда обедать.

Время шло, объявили войну, деревья сбросили листья, и после Рождества пошел снег. Однажды он привел на обед друга, миланца, а миланец нанял карету, чтобы доставить их на вершину холма и отвезти обратно. Выйдя из дома и сев в карету, Рафи оглянулся и увидел Лучану в окне комнаты Алессандро.

– Подожди минуточку, – попросил он миланца. – Я забыл одну вещь.

Побежал к дому и поднялся по ступенькам. Запыхавшись, влетел в комнату Алессандро. Лучана повернулась к нему, но осталась у окна. Он же застыл у двери.

– Лучана, не знаю, как сказать. Твои родители внизу и решат, что я сошел с ума. Лучана, я тебя люблю.

Ее ответ проявился сначала на лице, потом в дыхании.

– Ты подождешь меня? – спросила она.

– Нам придется ждать два года. Этого достаточно.

Лучана покачала головой, словно журила его, потом подняла правую руку с вытянутым указательным пальцем.

– Один. Что кто подумает, что кто скажет, значения не имеет.

* * *

В феврале 1912 года, когда в Неаполь потянулись корабли с ранеными, больными и умирающими, в Риме зарядили дожди. В раскатах грома и вспышках молний стало понятно, что отбывшие в Африку в солнечном октябре прошлого года попали в ад. Те, кто что-то в этом смыслил, могли определить меру страдании и боли по рассказам о подвигах. Не составляло труда отличить журналистов, которые действительно там побывали, от тех, кто оставался на кораблях и смотрел в бинокль, ведь побывавшие приводили массу деталей. Кто-то написал, что нет ничего печальнее полного ведра воды, когда не остается никого, кто мог бы из него напиться. Кого-то потрясли электрические огни на кораблях, перевозивших раненых. Когда корабли пересекали в шторм Средиземное море, винты то и дело показывались из воды и огни мигали, как бы посылая божественный сигнал тем, кому предстояло здесь умереть.

Сидя один в своей комнате в Болонье – в печке трещал огонь, небо обложили серые облака, – Алессандро не мог оторваться от очерка одного журналиста об артиллерии: «Услышав грохот пушек, вблизи или издалека, ты навсегда поверишь в то, чего никогда не знал в мирной жизни. Это не гром, каким бы громким и угрожающим он ни был, потому что гром доносится сверху и следует за молнией. Хотя артиллерийские залпы иной раз превращают ночь в день, грохот идет с земли, великий и ужасный звук, не имеющий отношения к небесным катаклизмам, с которым он обычно ассоциируется. Нет, артиллерийский грохот доносится снизу, и хотя – если расстояние велико – он напоминает шум прибоя, он низвергает душу в океан тьмы».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация