Мы перешли через реку по мосту и, пройдя несколько сот ярдов вверх по тропе, добрались до ровной площадки. Там вокруг небольшого костра были разбиты несколько хлопчатых палаток и большая шамиана. Кинтуп и все остальные сидели на корточках вокруг костра, однако, завидев нас, вскочили и побежали навстречу с приветственными возгласами. Я заметил, что мистера Холмса тронула та радость, которую они испытали, увидев нас живыми и невредимыми. По словам Кинтупа, у них не оставалось сомнений в том, что нас убили, особенно после последнего оглушительного залпа. Сами же они думали, что их взяла в плен еще одна шайка головорезов. Когда я заверил их, что Астерман и его люди спасли, а не пленили нас, они вздохнули с облегчением.
Наш «спаситель» проводил нас к нескольким низким оттоманкам под навесом и отдал приказ принести закуски. Просто удивительно, насколько наше восприятие другого человека зависит от предвзятого к нему отношения. Теперь Астерман казался славным и добрым малым, а от роли зловредного «человека, похожего на хорька», на которую я его невольно назначил, не осталось и следа. Однако при этом он оказался весьма словоохотливым.
– Итак, сэр, если вы действительно хотите разобраться во всей этой истории, то я начну с самого начала. – Астерман снял свой грязный топи, и нам открылась розовая костлявая лысина, покрытая редкими прядями седых растрепанных волос. Едва он заговорил, его тонкое острое лицо невероятно оживилось. – Как вы могли заметить, сэр, я еврей. Несчастный сын Сима, на долю которого в силу истории и обстоятельств выпало немало жизненных тягот.
Моя семья родом из Александрии. Отец мой был третьим сыном Давида Астермана, одного из богатейших александрийских купцов. Но отец хотел пробиться в жизни сам. Поэтому, забрав свою законную долю наследства, они с матерью отправились в Калькутту, где он стал купцом и занялся торговлей пряностями. Увы, сэр, он был расточителен, и хотя у него была единственная слабость – лошади, ее оказалось достаточно, чтобы нашу семью настигло разорение, а сам он безвременно скончался от разрыва сердца. Да упокоится душа его с миром. Чтобы поддержать мать и многочисленных братьев и сестер, я попытался открыть кабари, лавку подержанных вещей, на базаре Боу в Калькутте. Но эта попытка быстро меня расхолодила: мне недоставало капитала и опыта, и, как бы я ни старался, мне никогда не удалось бы заработать достаточно денег, чтобы вытащить семью из нищеты. Однако наша семья набожна, сэр, и мы никогда не нарушали Божьих заповедей. Даже дойдя до последней черты, мы не утеряли веры во Всемогущего. Раз уж он повелел воронам носить в пустыню пищу для пророка Илии, не мог же он бросить на произвол судьбы нас. И вот однажды в мою лавку вошел необычный покупатель.
Это был молодой джентльмен среднего роста и, несомненно, восточной наружности. На нем были чужеземные, но богатые шелковые одежды, а сопровождал его кайет, базарный писец, явно подвизавшийся при нем в качестве переводчика. Писец объяснил мне, что джентльмен этот из Бхотияла, то есть из Тибета. Много лет назад писец занимался своим ремеслом в городке Калимпонг на границе с Тибетом, где и освоил азы тибетского языка. Тибетскому джентльмену нужна была некая вещица, в поисках которой он обошел уже не одну лавку в нашем городе, но везде получил от ворот поворот, а кое-где и подвергся насмешкам. Наконец он сдался. Но писец уговорил его предпринять последнюю попытку и убедил зайти в мою скромную лавчонку. Я попытался ободрить его и учтиво поинтересовался, что за вещица ему нужна. Он ответил, что ищет не что иное, как «удар молнии»!
«Послушай, Яков, дружище, – сказал я себе, – сейчас не время удивляться, равно как и веселиться. Круглые дураки не ходят в столь дорогих шелках (мой дед вел обширную торговлю шелком, и я всегда узнаю ткань высшего качества) и не водят с собой переводчиков, чтобы те переводили их благоглупости. Здесь, пожалуй, можно заработать, стоит только проявить немного терпения и обходительности».
– Я решил, что это какая-то ошибка, – продолжил Астерман, отхлебнув чая, – и не последнюю роль в ней сыграл писец: возможно, он просто не понял, о чем идет речь. Тогда я принялся терпеливо расспрашивать тибетского джентльмена о том, что за предмет ему нужен, какой он формы, цвета, какими обладает свойствами, но так ничего и не добился. Тогда я вспомнил, что среди подержанных книг в моей лавке был старый тибетско-английский словарь, который я купил, когда распродавали имущество умершего миссионера. Я поспешил в заднюю часть лавки и нашел его на груде заплесневелых выпусков журнала «Акации». Стоило мне показать словарь тибетскому джентльмену, как я понял, что наши треволнения позади. Он определенно был образованным джентльменом, пусть и на свой особый лад, и немедленно принялся листать страницы книги, пока не нашел то, что ему было нужно. Издав удовлетворенный возглас, он ткнул пальцем в страницу и на своей странной тарабарщине пригласил меня туда взглянуть.
Следует отдать писцу должное, буквально это тибетское слово переводилось как «удар молнии», однако в виду имелось иное – метеоритное железо. Его-то и искал тибетский джентльмен!
Мне удалось раздобыть необходимое количество метеоритного железа у посредника, который поставлял минералы и образцы геологических пород в школы и колледжи. Тибетец заплатил мне неплохие комиссионные и с тех пор не раз обращался ко мне, когда нужно было раздобыть что-нибудь необычное или чудесное. Он состоял на службе у далай-ламы и доставал все эти вещи для своего хозяина. Я никогда не спрашивал, зачем они нужны, да и не мое это было дело. Может быть, для колдовства?
[66]
Так или иначе, я был сполна вознагражден за свои хлопоты, даже несмотря на то что порой меня постигали неудачи. Однако же я диву давался: чего только не отыщешь, если тебе не скупясь заплатят да еще и дадут карт-бланш в плане расходов. Я мог бы поведать вам множество историй о своих приключениях. Поверьте, один только рассказ о том, как мне довелось выторговывать яйцо птицы Феникс из сокровищницы Верховного мага Кафиристана, стоит сразу всех романов мистера Хаггарда.
– Все это крайне интересно, – сухо произнес мистер Холмс, – но я был бы весьма вам обязан, если бы вы раскрыли мне, каким образом вам удалось узнать о том, что мы путешествуем по этим горам, и за какие заслуги мы удостоены особой чести получить этот паспорт.
– Непременно, мистер Сигерсон, непременно, – чуть смешавшись, ответил Астерман. – Я как раз собирался перейти к этому вопросу. Но сперва давайте выпьем еще чая.
Он повелительно хлопнул в ладоши, и перед ним неслышно возник один из тибетцев.
– Еще чая нашим гостям! Их чашки пусты. Получили ли слуги сахиба пищу и питье? Очень хорошо, можешь идти.
С этими словами он повернулся к нам, и лицо его приобрело озадаченное выражение.
– Как я уже говорил вам, сэр, меня нынче мало что удивляет, однако вся эта история с вашим приездом в Тибет – одна большая китайская головоломка. Четыре месяца тому назад чиновник далай-ламы – тот самый, что приходил в мою лавку за «ударом молнии», и, раз уж на то пошло, тот самый, что вручал вам с бабу приветственные шарфы, – дал мне указания отыскать некоего чилингпу, или европейца, в котором они были в высшей степени заинтересованы. До этого меня ни разу не просили найти человека, и у меня, признаться, возникли кое-какие сомнения, стоит ли вообще с этим связываться. Но мне пообещали хорошо заплатить. И хотя они исказили ваше имя, мистер Сигерсон, они дали мне полное и точное описание вашей внешности, а также назвали день и время, когда ваш корабль должен был причалить в Бомбейском порту.
