– Ага, – хмыкнул Артем, кивая на отстающих. – Вместе.
– Все в одном месте, – подтвердил Летяга.
– Не верю, – подумав, сказал Артем.
– Во что?
– Не верю, что Ганза вот просто, чтобы вину загладить, выделила нам полсотни бойцов и техники еще отсыпала. У них ничего за так не бывает.
– А это и не за так. Старик подписался их спецназ обучать. Потому что, – Летяга цыкнул зубом, – не такой уж он у них и спец. Особенно по части поверхности. Они наверху как котяты тычутся. Дети подземелья, блин.
Последняя лампочка осталась болтаться где-то позади. Летяга вынул из походного ранца похожий на дубинку фонарь. Те двое сзади подтянулись, автоматами защелкали: перегон короткий и всем известный, вроде, а удовольствия все равно мало. Лучше рядом держаться.
Фонарь сразу влез в туннельную темноту, налил в нее молока, взболтал.
– Подземелья… А ты же моего возраста, – вспомнил Артем. – Тебе, значит, тоже четыре было, да? Когда Последняя война…
– Нет уж, мальчик, – сказал Летяга. – Я тебя на год старше. Это мы уже выясняли. Так что мне было пять.
Артем хотел свою Москву представить, а опять впорхнули в голову стрекозолеты пузатые, въехали, дребезжа, машинки-вагончики, заморосил теплый дождик. Он тряхнул головой, выбросил чушь эту привязчивую, небыль.
– А ты что помнишь? Родителей… Квартиру вашу?
– Помню телевизор. Помню, как в телевизоре – у нас здоровый такой был – показывают президента. И президент говорит: у нас нет другого выбора. Нас вынудили. Нас загнали в угол. Не нужно было нас в угол загонять. Так что я решил… Тут мать входит с кухни, а у нее в руках тарелка для меня с куриным супом. Лапша называлось. Она мне: что ты смотришь страсти всякие? Давай, я тебе мультики включу. А я ей: я лапшу не буду. Наверное, это я тот самый момент запомнил. Самое начало. Ну или конец. Потом уже ни мультиков не было, ни лапши.
– А родителей помнишь?
– Помню. Но лучше б забыл.
– Слышь, Летяга, – перебил развинченный Юрец. – Это по нам ударили первыми. Не мы, а по нам. Предательски. И первый залп мы перехватили, а только потом уже сами. Точно говорю. Мне семь было.
– А я тебе говорю: лапша! Лапша, и в угол, и вынудили. Я тогда подумал: вот, президент, а и его кто-то в угол, значит, ставит.
– Какая разница теперь? – сказал Артем. – Мы или они?
– Есть разница, – возразил Нигматуллин. – Мы бы не начали. У нас вменяемый народ. Мы за мир были всегда. Эти суки обложили нас, в гонку вооружений втянули, чтобы измотать. Хотели расчленить страну. На куски распилить. Ради нефти и газа. Потому что им наше государство как кость поперек горла встало. Им независимые вообще страны не нужны были. Все под них легли, ляжки раздвинули. Одни мы… Огрызались. И эти гниды, эти падлы нас… Они не ждали просто, что мы до конца пойдем. Думали, мы сейчас обоссымся. А мы… Чтобы расчленить нас, ага. Врагу не сдается. Хер им нефти. Колонизировать нас. Вот сами-то и обосрались, гондоны. Когда им по ихнему телику показали, чего к ним летит. К нам с мечом давай, сунься. Мы-то и под землей не дохнем.
– А тебе-то сколько было лет? – спросил Артем.
– Какое твое дело? Год. Мне мужики рассказывали. И чё?
– И ничё, – ответил Артем. – И с той стороны океана ничё, и с этой.
Летяга примирительно кашлянул. Больше не говорили.
* * *
– Стоять! Потушить фонарь!
Нигматуллин с Юрцом расступились, приникли к стенам, автоматы свои полувскинули; Артем остался с Летягой в середине. Щелкнула, послушавшись, кнопка, сник свет. Стала ночь.
– Граница закрыта! Разворачивайтесь и идите назад!
– Мы из Ордена! – крикнул в гулкий колодец Летяга. – Депеша руководству вашему!
– Разворачивайтесь! И назад! – повторили из колодца.
– Я говорю, письмо для фюрера! Лично! От полковника Мельникова!
Выскочили из темноты красные зайчики лазерных прицелов, заметались, запрыгнули Летяге на лоб, Артему на грудь.
– Назад! У нас приказ открывать огонь на поражение!
– Вот те, епта, и вся дипломатия, – подытожил Летяга.
– Не пустят, – шепнул Юрец.
– Прорываться приказа не было, – отозвался Нигматуллин.
– Но конверт сказано доставить, – возразил Летяга. – Старик иначе бошку оторвет. Не знаю уж, что там… Но сказал так: конверт ему не всучишь – всему хана.
Пахло сладко и мерзко прелой мочой: видно, удобств на посту предусмотрено не было, и часовые, когда приспичит, просто выходили в туннельную темноту, на ничью территорию.
Артем смотрел на рубиновое пятнышко, которое подсветило ему сердце. Подумал о Мельнике. О последней невыполненной своей миссии: пойти домой к Ане и заявить ей, что он ее бросает. В лицо заявить, а не сбежать тайком, поджав хвост, ради великих дел.
Он и так ради великих дел много чего натворил. Олежека вот врачихе оставил: сделал все, что мог. Свалил дырявое тело, отряхнул руки и водку пить пошел. Лехе дал по лестнице в никуда пойти, насвистывая, решил не вступаться, не возвращать его. Кому направо, кому налево: каждому свое. Смертников на свободу свинолуповым расстрельным наганом не погнал. Про женские тапочки в майорском кабинете не спросил. И шторку не стал отдергивать. Ничего: не стал, и не увидел, есть там кто, или нет. А не увидел, значит, и нет никого: так можно себе рассказать, и жить с этим преспокойно. И о Гомере можно себе объяснить что-нибудь будет, о никчемном старике, о безграмотном писаке. Все врут про муки совести: человек силен, он со всем справиться может. Великие дела все извиняют.
Он попытался дрожащего зайчика ладонью накрыть, а тот на руку перепрыгнул.
– Последнее предупреждение! – крикнули из колодца.
– Отходим, что ли? – спросил у себя Летяга.
Оставь старика. Все свои трупы оставь, в этот колодец свали и крышкой закрой. У тебя задача поважней, Артем: мир спасать. Ты на грибы тратиться не должен.
– Дитмара найдите! – крикнул туда, в глубину, Артем; и дал петуха.
– Кого?!
– Дитмара! Скажите, сталкер вернулся!
– Это что еще? – обернулся Летяга. – Что за история?
– Да все та же история. Про пожилого мужчину с бородой, – хотел улыбнуться Артем. – И еще про одного идиота. Мое секретное задание.
И тут в этом их космосе задрипанном зажглась сверхновая.
* * *
Дитмар вышел к первому блокпосту, к пулеметному гнезду. Посмотрел на попрятавшихся в ладонях бравых орденских бойцов, наверное, и, наверное, усмехнулся по-своему. А прожектор гасить не стал.
– Кто звал? – Артем увидел только силуэт в море слепящего света; пришлось по голосу узнавать.
