Несколько месяцев спустя Ольга хватилась вазы:
– Куда она делась? Всегда стояла на подоконнике.
– Я нечаянно разбил, – смутился Максим Максимович, – хотел помыть.
Виктор и Ольга переглянулись: из-за какой-то вазы Максим Максимович разволновался и стал выглядеть как нашкодивший мальчишка. И зачем вздумал мыть тяжеленную вазу? Ох, плохо у него с головой!
Поймав такси, Вика отвезла вещи на вокзал, сдала в камеру хранения. На следующий день она сняла однокомнатную квартиру. Сначала жила в ней как в гостинице: утром ушла, вечером пришла, минимальная уборка, пустой холодильник. Но через пару месяцев, когда стало ясно, что придется тут задержаться, Вика за несколько выходных выдраила квартиру, переклеила обои, купила торшер, подушки, одеяло и покрывало на кровать, шторы, кухонную утварь и прочие нужные в хозяйстве мелочи, повесила на стены постеры, заменила полочку в ванной и подставку для обуви в прихожей. Вика не могла долго жить в чужом гнезде. Гнездо должно быть своим – чистым, уютным, теплым, обустроенным ее руками и по ее вкусу. Когда-нибудь у нее будет фантастически прекрасное гнездо… Вот только с кем она будет высиживать в нем яйца?
Вика полагала, что держится на работе как прежде, по ее внешнему виду не угадаешь, какие проблемы переживает. На самом деле только слепой мог не увидеть, как она изменилась, только глупец не заметить, что молодая женщина не торопится вечером домой, засиживается допоздна в кабинете.
– Вы разошлись с мужем? – спросил Федор Михайлович, и в его голосе отчетливо слышалась надежда.
– Нет, с чего вы взяли? – пожала плечами Вика.
– Вы погасли, точнее – пригасли.
– Что?
– Как лампочка накаливания – светила на полную мощь, а теперь едва тлеет. Кроме того, разведка донесла, что теперь вы живете по другому адресу.
– Вот уж не думала, что вы слушаете разведчиков, то есть сплетников. Федор Михайлович, бухгалтерия просит сведения по последним проводкам, но я не могу их предоставить, потому что нет данных отдела продаж.
Федор Михайлович подбивал под Вику клинья. Интеллигентнее сказать – ухаживал. То предлагал подвезти до дома, то приглашал в театр или отправиться на выходные в музей – имение знаменитого писателя. Вика отказывалась.
Подруги по общежитию, ставшие невольными свидетельницами семейной драмы Вики, советовали ей отвлечься, завести интрижку на стороне. Но для Вики все мужчины, кроме мужа-мерзавца, были абсолютно неинтересны. Они не радовали глаз и не будили воображение. Все какие-то серые бахвалы и пустые выпендрежники, скучные, примитивные, некрасивые. Вика удивлялась тому, насколько измельчало мужское племя. Хотя на самом деле именно она, Вика, капсулировалась в броне своего несчастья, и эту броню не могли пробить самые активные мужские атаки. Вике была отвратительна даже мысль о другом мужчине. Так человек, не больной алкоголизмом, но случайно перебравший спиртного, наутро не может о нем думать без отвращения. А призывы опохмелиться вызывают у него рвотный спазм и удесятеряют головную боль.
Однако Федор Михайлович становился все настойчивее и настойчивее. Его чувства наверняка были чистыми, искренними. Но Вика теперь видела в них только подлость – ухлестывать за подчиненной! Что может быть циничнее? Пусть мне еще прибавку к жалованью пообещает за покладистость. От прежнего восхищения прекрасным педагогом и замечательным руководителем почти не осталось следа. Ухаживания Федора Михайловича вызывали раздражение. И однажды Вика сорвалась.
Федор Михайлович предложил сходить в театр на гастрольный спектакль столичной труппы, в Москве на эту постановку билетов не достать.
«А потом поужинать в ресторане, – домыслила Вика, – и отправиться к нему домой. В благодарность за все хорошее».
– Есть такой анекдот, – заговорила она. – Богатая старушка захворала. Наследники спрашивают, как она себя чувствует. И старуха отвечает…
– Не дождетесь! – закончил анекдот Федор Михайлович.
– Намек понятен?
– Грубо, Вика! Очень грубо.
– Вы еще скажите, что долг платежом красен.
Федор Михайлович вспыхнул обиженно и быстро вышел из кабинета.
Конечно, она стала грубой. Маму и братьев, которые расспрашивали о том, что случилось с Виктором, отшила: не ваше дело, будете приставать с вопросами – не стану приезжать. Да и как не огрубеть, когда мир поблек и потерял краски, когда из тебя вынули и выбросили на помойку какую-то очень важную составляющую, вроде мотора из машины, и теперь ты просто груда бесполезного ржавеющего металла.
В отличие от большинства женщин, которым настоятельно, как воздух, требуется обсуждать свои семейные проблемы с мамой или с подругами, даже со случайными попутчиками в поезде, Вика ни с кем не делилась, никому не плакалась, ни у кого не просила советов. Наверное, душевная боль похожа на боль физическую: когда ты сильно ударился, кричишь и плачешь, когда боль непереносима, ты немеешь в шоке.
Между тем на работе, в фирме, все было отлично. Вика набирала очки как молодой перспективный сотрудник. Федор Михайлович Казаков нашел в себе силы простить грубость женщины, любовь к которой сводила его с ума, держался ровно и подумывал о переходе на другую работу. Отчасти он лечился цинизмом – убеждал себя в жестокости обольстительных женщин. Даже стал подтрунивать над своим чувством к Вике. Его ирония была свидетельством большой мужской силы и благородства, ведь не мстил, не становился в позу обиженного благодетеля, не упрекал, не молил, не клянчил хоть чуточку тепла. Его сердце плакало, а он шутил. Он принял поражение с истинно мужским великодушием. Но Вика не оценила его благородства. Положительные или отрицательные качества людей теперь для нее были лишь данностью, как форма черепа или цвет волос. В сущности, не имеет значения, общаешься ты с блондином или с брюнетом, с тем, кто уличен в подлости, держи ухо востро, с добряком можешь расслабиться.
Однажды во время обеда за столиком Казакова и Вики сидели еще несколько молодых сотрудников, зашла речь о том, что на личную жизнь при современных ритмах не хватает времени. Федор Михайлович, краснобай и прекрасный оратор, заговорил о том, что нынешняя молодежь слишком увлечена карьерной гонкой, прикипает к работе, пристрастилась к материальным атрибутам успеха, в то время как любовь требует человека всего целиком, каждую секунду его жизни, каждый его вдох и выдох, все мысли и мечты, радости и печали.
«Это на тебя, – мысленно возразила Вика, – у меня нет ни времени, ни мыслей. А на Виктора – хоть отбавляй».
– Можно подумать, – сказала она вслух, – что люди прошлого сильно отличались от нас. Хотя они тоже вкалывали до седьмого пота. Вон, – развела Вика руками, – всю планету застроили. При этом любили, женились, рожали и воспитывали детей.
– Чтобы рожать детей, – улыбнулся Казаков, – большая любовь не обязательна.
Он стал пересказывать биографии великих людей прошлого, цитировать книги, которые никто из присутствующих не читал. Упомянул о том, как изменились роль и социальный статус женщин, о том, что мы свидетели процесса, который неизвестно что выкует из женщины.
