Я взял неделю отпуска и купил путевку в дом отдыха. Вике ничего не говорил, хотел устроить сюрприз – выходим из ЗАГСа, и тут я сообщаю про свадебное путешествие (за пятьдесят километров от города) и медовый месяц (на недельку) в пансионате на берегу озера. Сюрприза не получилось. На заводе произошла большая авария, и уехать я не мог. Вике не стал говорить про рухнувшие планы. Во-первых, не терплю разговоров про то, что хотел и мог, но не сделал. Молчи, коль не сделал, несбывшимися мечтами хвастаются только ничтожные люди, слабаки. Во-вторых, я рассудил, что незачем Вике лишний раз душу травить.
Возможно, эта моя позиция ошибочна. Потому что спустя много времени я случайно упомянул про сгоревшую путевку и несостоявшуюся медовую недельку. Реакция Вики была поразительной.
– Почему ты мне ничего не сказал? – вытаращила она глаза так, словно я сообщил о страшном преступлении.
– Зачем? Все равно не получилось. Не хотел тебя разочаровывать.
– Витя! Ты ничего не понимаешь в женщинах! Для нас мечта, надежда, обещание, иллюзия бывают важнее реальных поступков.
Я хотел перевести все в шутку:
– Это когда муж приходит домой и заявляет: «Дорогая, хотел тебе купить на день рождения кольцо с бриллиантом, но подумал, вдруг потеряешь, расстроишься. Купил мясорубку. Полезная вещь, в хозяйстве пригодится».
Вика юмора не оценила. С обидой проговорила:
– Если бы ты тогда мне сказал о своих планах, пусть и рухнувших, мне было бы гораздо легче и веселей на нашей, с позволения сказать, свадьбе.
К назначенному времени я не смог вырваться с завода и приехать в ЗАГС. Вика ходила к заведующей ЗАГСом и уговаривала ее расписать нас на несколько часов позднее. Мол, жених задерживается, но обязательно прибудет. Вика прождала меня два часа в кафе напротив ЗАГСа. Шел дождь со снегом, бедная моя девочка даже погулять не имела возможности. Когда я наконец примчался, Вика выглядела как потерянный пассажир в аэропорту, уже не верящий, что когда-нибудь улетит. Нас расписали за пятнадцать минут до закрытия ЗАГСа. Женщину, которая осуществляла процедуру, очевидно, растрогал жалкий вид моей невесты. А на меня она смотрела с неприкрытым осуждением: хорош жених, который на собственную свадьбу опаздывает.
Настроение Вики резко улучшилось. Нас обуяло веселье. Мы целовались в каждой подворотне и называли друг друга каждую минуту мужем и женой. Но мы не попали ни в один из пяти ресторанов, которые обошли. Самое неприятное – три заведения были закрыты, потому что там гуляли свадьбы. Мы видели в больших окнах чужие свадьбы, а свою отпраздновали, купив закуски в магазине, дома, с папой. Вика опять помрачнела, ерзала на стуле, озиралась, словно впервые видела нашу квартиру. Мне, остолопу, в голову не пришло, какие страдания испытывает моя жена.
Отказ от пышной свадьбы и мое опоздание на бракосочетание еще можно как-то объяснить. (А если глубоко копнуть, то откроется и моя тайная радость, что избежал пьяной гулянки.) Расписаться можно в любой момент, а не достань я материалы для ремонта трансформатора, заказ не выполним и нарвемся на большие штрафы. Словом, оправдания по первой части «свадьбы» (только в кавычках и можно написать) имелись. А вот то, что я не догадался насчет брачного ложа, это ничем оправдать нельзя. Только моей беспросветной тупостью.
У Вики дрожали губы, в глазах стояли слезы, когда она прошептала мне, что не может, никак не может на этом диване… Я чуть не застонал… или застонал?… от отвращения к самому себе. Надо быть таким кретином?! Толстокожим бегемотом, ослом и свиньей!
Это мое молчаливое самобичевание, как оказалось впоследствии, было истолковано как внутреннее возмущение капризами новоиспеченной женушки. Мол, не успели чернила в свидетельстве о браке просохнуть, а она уже претензии предъявляет. Какая нелепость! Я сам бы не лег в чужую постель, где находился покойник. В чужую! А это был диван мамы, я спал здесь последние три месяца, и страшные сны мне не снились. Но у Вики-то другие чувства, совершенно естественные.
Папа понял меня с полуслова, и мы принялись лихорадочно перетаскивать мебель, хотя разумнее было нам с Викой просто уйти в другую комнату, пусть на одну ночь.
Я не верю в глупые приметы: как корабль назовешь – так и поплывет, как Новый год встретишь – так и проживешь, хорошее начало – половина дела. Что за нелепые предрассудки! «Титаник», несмотря на громкое имя, пошел ко дну. Несколько лет назад, оставив родителей, Новый год я, студент, весело встретил с друзьями, а потом месяц провалялся в инфекционном бараке (пусть он больницей именовался) с сальмонеллезом. У настоящего дела не бывает легкого начала. Чтобы совершить открытие, надо провести сотню опытов, большей частью с отрицательным результатом.
Наша нелепая свадьба вовсе не означала, что семейная жизнь не удастся. Наше счастье было в наших руках и только в наших. Теща так не считала. Она позвонила мне и заполошно понесла текст, смысла которого я поначалу не понимал. Но, поскольку текст повторялся, как строка песни на заклинившей пластинке, я уяснил, что тещу волнует.
– Витя, что ж происходит? Викуля звонит, говорит, замуж вышла. Клянется, что не беременная, а почему втихую, не по-людски? Мы твои обстоятельства понимаем. Так можно у нас отметить по-людски.
«По-людски» теща вставляла в каждом предложении. «У них отметить» – это наверняка дикая обжираловка, по сравнению с которой пищевой удар на смотринах покажется мне легкой разминкой. Пьяные, незнакомые мне люди будут орать «Горько!», а мы с Викой подниматься, целоваться под пошлый счет: «Один, два, три…» По-людски чтобы было.
– Витя, – талдычила теща, – у нас дочка, сам знаешь, честная и хорошая. Мы с отцом костьми ляжем, но такое событие в жизни надо по-людски отметить.
– Спасибо! – прервал я тещу. – Огромное вам спасибо, Ирина Ивановна!
– Так за че? – растерялась теща.
– За Вику, которую я, поверьте, люблю до глубины души, буду оберегать и лелеять изо всех сил.
Спасибо, что предложили отпраздновать наше бракосочетание у себя. Но, к великому сожалению, не получится. Мне не вырваться с работы, да и папа неважно себя чувствует.
– Присылай его к нам, – мгновенно переключилась Ирина Ивановна, самоотверженная женщина. – Отвезу к тете Глаше, у нее козы, у коз такое молоко – закачаешься. К Глаше, то есть к козам, каждое лето ездят два туберкулезника, от которых врачи отказались.
Я кусал губы, чтобы не рассмеяться. Мой папа в окружении Викиной родни! Нарочно не придумаешь. Я продолжал рассыпаться в благодарностях Ирине Ивановне и мягко подводил к тому, что нас надо оставить в покое.
– А как у вас с постельным бельем? – спросила теща, чей пыл заметно поостыл.
Как у нас с постельным бельем, я понятия не имел. То есть оно присутствовало, конечно, но в нужном ли количестве и надлежащего ли качества? Теще надо было оставить возможность для маневра.
– С постельным бельем у нас швах, – горестно вздохнул я.
