Но тут вмешался вице-король, твердой рукой придержав Джаннеттино:
– Лучше дать синьору Просперо обдумать ваши предложения. Они обрушились на него слишком внезапно, и едва ли он осознал их истинное значение. Решение, принятое необдуманно, не сделает чести ни одному из вас. Позвольте ему тщательно поразмыслить о нашем разговоре, а уж потом требуйте ответа. Пока же забудьте все, что мы тут наговорили. – Он перевел взгляд с Джаннеттино на Просперо. – Согласитесь, по крайней мере, взять некоторое время на размышление.
– Раз вы настаиваете. – Просперо пожал плечами. – Но я уверен, что это ничего не изменит.
Несмотря на весьма слабую надежду достичь согласия и на решительный тон Просперо, принц Оранский, движимый скорее чувством дружбы, нежели опасениями, тем же вечером, едва они остались одни, приложил все усилия, чтобы уговорить Просперо, столь доблестного капитана, остаться в рядах императорского флота. Среди прочих доводов он сулил Просперо блистательную карьеру, путь к которой будет открыт для него, согласись он остаться на службе; говорил о высотах, которых Просперо может достичь, – ведь он уже снискал себе благосклонность императора. Карьера станет бесценным добавлением ко всему, предлагаемому ему Дориа. А продолжая досадно упрямиться, он лишится и карьеры, и всего остального. Так что проку стоять на своем?
Но Просперо, на первый взгляд, так мало был тронут увещеваниями вице-короля, что наутро, когда он объявил, что ночные размышления склонили его к уступчивости, это было воспринято скорее с изумлением, нежели с радостью.
– Не припомню, когда я слышал более приятную весть! – восторженно воскликнул вице-король. – Радуясь по многим причинам, я особенно рад за вас: рад, что вы осознали, как ослепило вас предубеждение.
– Я не сказал, что осознал это.
– Но как же? Иначе вы никогда не пришли бы к такому мудрому решению. Равно как не убедились бы в честных намерениях Дориа. Всего-то и нужно было – немного поразмыслить. Гарантии, которые они представили, едва ли могли быть более надежными.
Просперо посмотрел на него с кривой усмешкой.
– Вы так думаете? А вам не приходит в голову, что предложенный брак должен быть гарантией не их честных намерений, а моих. Я постепенно осознал это.
Принц Оранский смутился.
– Постойте! Вы впадаете в крайности. В самом худшем случае гарантия взаимная.
Но Просперо медленно покачал головой.
– Никакие твердые гарантии не заставят их поверить, что я действительно вложил свой меч в ножны.
Принц на мгновение задумался. Потом пожал плечами.
– Что тогда? Какая разница, вложен ли он?
Глава XIII
Мать и сын
– Иуда Адорно. Так впредь будут называть тебя в нашем роду.
Так говорила ему во Флоренции мать двумя неделями позже, когда он рассказал ей о соглашении.
Чтобы навестить ее, он урвал несколько дней у своих обременительных служебных обязанностей, требовавших его присутствия в Неаполе до следующей весны. Как командующий неаполитанской эскадрой, он взвалил на себя тяготы по ее реорганизации, строительству судов, оснащению, вооружению и укомплектованию галер людьми. Все это требовало неусыпного надзора. Только выполнив все работы, мог он оставить свой пост и отправиться в Геную, где его ждал радушный прием и невеста, эта бедная Ифигения
[21]
, которой было суждено оказаться принесенной в жертву честолюбию Дориа.
Между тем нужно было спасать мать от лишений флорентийской жизни, и в конце концов он поспешил разыскать ее. Но радость от встречи сменилась ужасом, когда, рассказав о сделке, он увидел, что глаза, смотревшие на него с ангельским спокойствием, вдруг сверкнули, как глаза менады
[22]
.
– Ты пошел на мировую с этими убийцами? – Ее неверие было так велико, что она даже охрипла. – Ты принял руку, которая обагрена кровью твоего отца? Ты заключил брачный союз с этой пользующейся дурной славой семейкой? И ты настолько бессовестен, что приехал сюда похвастаться этим?
Он ожидал именно такой реакции. И все же более не мог прикрывать душевную боль бесстрастной миной.
– Я же все объяснил, – робко возразил он.
– Объяснил? Разве объяснения властны над истиной?
Он посмотрел на мать. Та сидела у окна, выходившего на реку Арно, такая грациозно хрупкая и удивительно юная, и тяжело вздохнул.
– В конце концов, что есть истина? Не более чем осмысление факта разумом, и один ум может толковать ее совсем иначе, чем другой.
Это его замечание еще больше вывело ее из себя.
– Не было еще мошенника, который смог бы под философской маской скрыть свое бесчестие. Ты продался – вот очевидная истина. По крайней мере, на сей счет не может быть двух различных мнений. Три тысячи дукатов за Драгута. Тридцать тысяч в качестве приданого за невесту от Дориа. Цифры, подходящие для сделки. Тридцать сотен и затем тридцать тысяч. Тридцать монет были ценой Искариота.
И после этого прозвучала жестокая фраза:
– Иуда Адорно! Так впредь будут называть тебя в нашем роду.
Он устало провел рукой по ее лбу, поправляя каштановые волосы, которые к старости стали еще более пышными.
– Очень многое надо было возместить.
– Ты хочешь сказать, что получил большую выгоду?
– И другие тоже. Приговор об изгнании Адорно отменен. Они могут вернуться в свои генуэзские владения когда пожелают. Если же они предпочтут выгоде от моего поступка хулу в мой адрес, что ж, пусть. Это будет куда как по-человечески.
– Ты насмехаешься надо мной?
Он оставил вопрос без внимания.
– В этой сделке проявилась и некая забота о вас.
– Забота обо мне? Что это значит? Когда это было, чтобы кто-нибудь проявил заботу обо мне? Когда кто-либо думал обо мне, женщине, что, как дурочка, всю свою жизнь растратила на заботу о других?
– Вы испытываете здесь лишения. Этому будет положен конец.
– Лишения? Разве меня беспокоят лишения?
– Вы очень горько на них сетовали, – напомнил он ей. – Вы даже считали меня виновным в них.
– А разве позор лучше? Лицемер! Неужели ты думаешь, что я променяла бы голодную, но честную жизнь на достаток в бесчестье? Я – урожденная Строцци, слава богу, а не дитя Генуи. О господи! Какая мука! После всего, что я вынесла! Я этого не переживу.
