На миг оторопев, Лич вдруг разразился хохотом. Эллис тоже осклабился. Однако изъеденное оспой лицо Бандри, как успел заметить де Берни, по-прежнему оставалось бесстрастным.
– Ты всегда был задавакой, каких еще поискать, но такого я никак не ждал, даже от тебя! Да, тебе море не в диковину. Ведь ты же у нас Чарли Великолепный. Но может, все-таки поделишься с нами, как ты собирался проделать эдакое чудо?
– А вот твоему штурману не до смеха, – поддел его де Берни.
– Ну и что?
Лич недовольно посмотрел на спесивого Бандри.
– Он, видно, думает, как и я! – продолжал француз. – Уж у него-то голова варит. Ему известно, что днище «Кентавра» хорошо просмолено и он оторвался бы от вас как пить дать.
– Оторваться и пустить меня ко дну – не одно и то же. Так чего ты там вякал насчет «отправить меня на дно»?
– Раз от корабля можно оторваться, значит с тем же успехом его можно пустить ко дну, если, конечно, действовать решительно и с умом. В морском сражении главное – быстрота маневра. Вовремя изменить галс, мгновенно дать залп и снова поменять галс – так, чтобы все мачты слились в одну, чтобы противнику было несподручно вести огонь, – вот и все правила морского боя. И «Кентавру» эти маневры были бы под силу, если б им командовал я. Я бы кружил вокруг вас, как акула вокруг кита, и продырявил бы вас еще до того, как вы успели бы переложить штурвал.
Лич злобно передернул плечами.
– Может, так, а может, нет. Какая разница и какое отношение это имеет к делу?
– Да, – буркнул Эллис. – Послушаем, что ты споешь нам сейчас…
– А ну повежливей, или я за себя не ручаюсь, – резко оборвал его де Берни.
Лич ударил кулаком по столу.
– Какого дьявола! – проорал он. – Мы что, собрались здесь, чтоб перегрызть друг другу глотки или толковать о деле? Еще раз тебя спрашиваю, Чарли, какое отношение это имеет к нашему делу?
– Я начал с этого только потому, что хотел вам доказать: случись бой – вам крышка. Не считаться с силой кораблей и команды противника – чистое безумие. Нам предстоит иметь дело с мощными, хорошо вооруженными фрегатами. Если не ударим в грязь лицом – наших двух кораблей хватит вполне. Но прежде чем ввязываться в бой, нужно привести их в порядок. В этой игре слишком высокие ставки, и, не имея на руках козырей, нечего ее затевать.
– Ты же сказал, их будет не больше двух с половиной сотен?
– Да, и семьдесят отменных пушек против шестидесяти наших. И днища у них выскоблены до блеска, не то что наши…
Лич несколько поостыл, но все еще продолжал хорохориться.
– К чему ты клонишь, черт возьми! Зачем искать лишние хлопоты?
– Я их не ищу. Они есть, и надо сделать все, чтоб их не было.
– Не было?
– Да, не было. Прежде чем вступать в бой, приведи-ка в порядок днище «Черного лебедя».
– Привести в порядок? – стушевался Лич и, нахмурясь, переспросил: – Зачем?
– Только так, в противном случае тебе каюк.
Бандри согласно кивнул и собрался было что-то сказать, но Лич мигом заткнул ему рот.
– Тысяча чертей! Ты что, вздумал меня учить – меня, капитана?
– Если откажешься делать то, что я говорю, значит до капитана тебе еще далеко.
– Заткнись! На «Черном лебеде», даже на таком, как сейчас, я хоть завтра готов встретиться с твоими испанцами, пусть их будет трое. Если ты не дурак, должен понимать, у нас на счету каждый день.
– Времени у нас с избытком! Еще целый месяц впереди. Его как раз хватит, чтобы очистить и просмолить твое днище.
Переубедить Лича оказалось делом не из легких: чувствуя свою неправоту, он, как последний глупец, заупрямился еще пуще.
– Мне наплевать, есть у нас время или нет. И нечего стращать меня испанскими фрегатами. Эка невидаль! Давай-ка лучше толковать о деле. Так куда мы все-таки держим курс?
Де Берни долго смотрел на него через весь стол. Потом осушил залпом свою кружку, отодвинул стул и встал.
– Раз ты упорствуешь, я умываю руки. И заруби себе на носу: вступать в бой с караваном на такой посудине, как твоя, – чистейшее безумие. А мне моя голова пока дорога. Теперь можешь катиться на все четыре стороны.
Не веря своим ушам, трое пиратов ошалело вытаращили на него глаза.
– Ты это на что намекаешь? – вскричал наконец Эллис.
– Если капитану Личу угодно потопить оба своих корабля, я участвовать в этом не желаю. Продолжайте себе спокойно потрошить посудины вроде «Кентавра» с лесом, кожей, кокосами да пряностями. Имею честь кланяться.
– Сидеть! – проорал Лич.
От злости он аж подскочил. Де Берни продолжал стоять.
– Итак, что вы решили?
– Да нет, сейчас решать придется тебе. Не забывай, кто мы. Ты у меня на борту, и мне, клянусь преисподней, смутьяны здесь ни к чему. Твое дело ясное. Так что дал слово – держи.
– Я буду делать то, что считаю нужным. Условия ставлю я, – невозмутимо ответил де Берни.
– Нет, что я считаю нужным, слышишь, я! Я здесь капитан!
– Ах так! А если я откажусь?
– Я вздерну тебя на рее или того хуже.
– Неужели! – бросил де Берни свысока, как будто обращаясь к занятной, причудливой зверушке. – Да будет тебе известно, капитан, команде небезразлична моя участь, особенно после того, как твои люди пронюхали, что я веду их прямиком к испанскому золоту. Они захотят узнать, за что ты решил меня вздернуть, Том. И что ты им скажешь? Что я не хотел, чтобы ты вел их на верную гибель? Или что я старался сделать все, чтобы обеспечить нам победу? Так что же ты им ответишь?
Наблюдая за злобным лицом пирата, де Берни заметил, как оно изменилось и побледнело. Он обвел взглядом остальных. На лице Эллиса он прочел ту же растерянность, что и у капитана. Лицо Бандри выражало тревогу; он-то и взял слово:
– В конце концов, капитан, Берни верно толкует.
– Мне плевать… – начал Лич с еще большим упрямством, нежели обычно, но тут вмешался Эллис:
– Зачем так круто, капитан? Будь я проклят – зачем? Он прав, клянусь чертями и их преисподней! Стоит ли ссориться, если дело у нас у всех одно? Чарли хочет нам помочь, и мы должны отплатить ему добром. Пускай он не храбрее тебя – это не так уж важно!
– Осторожность – не помеха, – в свою очередь, вставил Бандри. – Я много чего повидал и могу сказать: все, что он говорит о корабле, да и остальное – правильно. Если б время поджимало – спору нет, выбирать бы не пришлось. Но раз у нас его навалом, почему бы нам, черт возьми, в самом деле не провести его с пользой?
Оставшись в одиночестве, Лич понял, что все козыри перешли к де Берни. Силясь скрыть свою ярость под маской елейности, он дружески произнес:
