Кинул плащ под голову — нормально поспал всю ночь. Несколько раз поднимали.
Самара — это один из первых российских городов, где на футбольных хулиганов начали создавать базы данных. Ночью меня поднял опер и начал задавать вопросы. Он, видимо, описывал, как кто выглядит. Начал спрашивать, какие кроссовки ношу, какой цвет глаз, ещё какую-то муть. Я отказался отвечать. Сказал ему, чтобы он писал, что видит, и отстал от меня с дурными вопросами.
Утро, просыпаюсь. Очень хочется курить. Приходит Парадный, осматривает нас — всё в порядке. У него заканчивается дежурство. Говорю ему:
— Товарищ старший лейтенант, очень уже курить хочется!
Сидящий рядом прапор говорит мне, чтобы закрыл рот. Отвечаю, что у меня зависимость от табака, курить охота, чего такого-то?
Меня отвели назад в камеру. Проходит 20 минут — открывается дверь, стоит Парадный:
— Пойдём…
Он завёл меня на последний этаж УВД. Мне сразу подумалось, что начнётся разговор за жизнь — они это любят. Завёл меня в кабинет, сходил за пачкой сигарет и пепельницей. «Не обессудь, — говорит, — есть только «Ява». Да спасибо и на этом…
Закурил. Сам Парадный не курит. Начался разговор, правда, не совсем за жизнь. Сначала он сказал, что будь бы сейчас тридцать седьмой год, он бы нас во двор вывел и расстрелял через одного.
— Что вы вытворяете? Я сам служил в ЦСКА ВВС, мы дрались со всеми, всякое бывало. Из-за девок, просто так. Ты пойми одно — кроме этих сраных мясных болельщиков у меня там была целая набережная мирных жителей, детей, стариков, женщин! Я только сел в кафе, когда появились вы…
Знать бы наперёд! Оказалось, что Парадный пришёл в кафе на набережной покушать. Только заказал кусок мяса — и тут появились мы! Двадцать минут раньше, полчаса позже — мы бы не встретились вообще… На всю набережную была одна дама-милиционер с маленькой собачкой. Парадный в этом кафе обедал, но, будучи честным милиционером, не смог остаться в стороне, увидев безобразие. И вместо отдыха он принялся пресекать!
Встреча с Парадным была предопределена свыше. Это был реально честный и неподкупный милиционер. Пока он был на смене, пока вопросом рулил Парадный — правосудие было твёрдым как скала, и мы сидели… как его смена закончилась — всех отпустили за 600 рублей. Коррупция.
Наша армия, наша милиция, вся наша власть — всё это было, есть и будет оставаться дерьмом, и не потому, что там так всё организовано. А потому, что от низших ступеней иерархии до высших люди в ней дерьмо, нормальных и идейных один на тысячу! И реформировать они всю эту систему могут до посинения — от того, что дерьмо в ступке как-то перемешают, пахнуть лучше оно не станет.
Пока на тысячу человек будет хоть один такой Парадный оставаться — надежда у государства ещё хоть на что-то есть. Если таких совсем не останется в какой-то сфере — жди беды…
Я выкурил пять сигарет за время нашего разговора, продолжая гнуть свою линию — приехал на футбол, никого не знаю, ни в чем не участвовал, случайно мимо проходил.
Меня отвели назад и посадили к парням. Сидим, угораем. Вдруг картина!
С ноги открывается дверь в наше помещение — на пороге появляется опер с набережной, которого я послал подальше.
Его взгляд останавливается на мне. «Пойдём!» Этот опер оказался татарином.
Приводит меня в оперчасть. В коридоре какой-то мужик сидит, пристёгнутый наручниками к специальной трубе в стене.
— Чего вы его тут держите-то?
— Он пьяный жену колотит постоянно, задолбал всех. Мы его здесь на цепь посадили, чтобы не бухал.
В кабинете начальник уголовного розыска этого УВД и два опера, один совсем молодой. Кроме того, в кабинете находилось два мясника, один из которых был моим вчерашним знакомцем с отбитой битой головой. Второго приняли за то, что он выбил ногой стекло в самарском Макдональдсе: руки были заняты подносом, и он решил открыть дверь американской тошниловки ударом ноги — немного не рассчитал. Это было расценено как попытка хулиганских действий.
Начальник уголовного розыска был на вид типичным майором: широкоплечий, усатый, видно, что тёртый. Началась в десятый раз та же песня про охамевших москвичей и их поведение — я не спорил. Да, мы такие.
В этот момент опер, который меня привёл, попытался оказать на меня физическое воздействие. Может, напугать хотел. Он попытался схватить меня за шею и согнуть, но ничего не получилось — его рука соскальзывала с моей шеи, играла роль разница наших габаритов — не в его пользу. Он пытается ударить меня в грудь, и получается так, что он бьёт и отлетает! Я стою на месте, улыбаюсь и спрашиваю его, глядя на начальника уголовного розыска:
— Ты зачем меня бьёшь?
Он чего-то жужжит, напрягся — понимает, что физически он сделать мне ничего не может. Подходит начальник угро, встаёт лицом к лицу и спрашивает:
— Ты чего тут борзеешь?
Я отвечаю, что это не то место, чтобы борзеть… Я себя никак не веду — написал объяснительную, подчинился действиям сотрудников милиции, агрессии ни в чью сторону не проявляю. Прекратите меня бить!
Выслушав это, они моментально оставили меня в покое и начали бить этих двух мясников. Я так и не понял, зачем они всё это делали, зачем вообще было бить!
Те парни были ещё очень молодые, перепугались, начали кричать: «Не надо, мы больше не будем!». Прямо детский сад.
Начальник ушёл. Стою с побитыми мясными. Солнечное утро. Мусора между собой трут. Один другому говорит:
— Мы вчера так налудились водочки! Башка болит.
Говорю им:
— Может, с меня пиво, и я пойду?
Они говорят:
— Не, пойдём вместе в магазин. Мы тебе покажем, что купить.
В магазине мы купили пива и продуктов на 600 рублей.
Вернулись. Спускаюсь вниз и говорю прапорщику:
— Отпускай задержанных!
Там был такой прапорщик, который заведовал задержанными и оперативной ситуацией в части. Мы поначалу плохо себя вели в камере, громко орали. Он нам несколько раз сказал закрыть рот, мы ему сказали отвалить. Тогда он молча пошёл и открыл дверь общего туалета неподалёку, а сам ушёл. Стало невозможно дышать! Мне пришлось подозвать его и клятвенно пообещать, что мы будем сидеть тихо — терпеть эту пытку было решительно невозможно!
За мной спускается опер, подтверждает, что надо отпустить. Опер уходит, прапорщик спрашивает:
— Сколько ты им дал?
— 200 рублей.
— Мне столько же давай!
Я даю ему 200 рублей. Из клетки сзади орёт Саша С. из «дивизии викингов»:
— Швед, заплати за меня!
Сашу тоже отпускают.
Наконец-то свобода! Назад я и сестра полетели бизнес-классом — других билетов не оставалось. Надо было меня видеть! После суток в отделении от меня воняло, как от псины, немытые волосы, насквозь много раз пропотевшая майка Serbia. Голову в туалете самарского аэропорта помыть не удалось — там тусовалась нереальная толпа народа. Ну и ладно, я пошёл на вылет.
