— А… как это приняли в Джоконе?
— Не очень хорошо, даже несмотря на то что зло рокнарцы привезли с собой. На границе всегда положение напряжённое. Что сослужило неплохую службу вам, потому что, когда прибыл курьер от провинкара Толноксо, люди моего мужа были в полной боевой готовности.
— Неудивительно, что лорд Эрис всё время на взводе. Действительно жуткие события. — Действительно, крыша протекает. Иста могла быть только благодарна Эрису, что его твёрдость не позволила поселить её в той комнате, где встретила смерть княжна Юмеру. Рейна понимала жуткий расчёт Каттилары. Страшно и мучительно, да. Но в этом нет ничего опасного. Ни богов, ни видений, ни сверкающих белых огней, которые не обжигают. Нет смертельных алых ран, которые открываются и закрываются так же просто, как кто-то застёгивает и расстёгивает тунику.
Я взгляну на этого лорда Иллвина, хотела сказать она. Не могли бы вы провести меня к нему? Но как она объяснит своё болезненное любопытство, сомнительное желание попасть в комнату больного мужчины? Всё равно, сейчас она совсем не хотела смотреть на сражённого недугом лорда. Наоборот, она жаждала оседлать коня, нет, сесть в повозку, которая увезёт её подальше отсюда.
Сгущающаяся темнота выпивала цвет из предметов; лицо Каттилары стало белым пятном.
— День был длинным. Я устала, — Иста поднялась на ноги. Каттилара вскочила, чтобы помочь ей подняться по ступеням. Рейна стиснула зубы и позволила левой ладони ухватиться за руку молодой женщины; Иста медленно шла по лестнице, правой рукой держась за перила. Дамы Каттилары, продолжая беседовать между собой, последовали за ними.
Когда они достигли вершины лестницы, дверь в дальнем конце двора распахнулась. Иста резко обернулась. Низенький, кривоногий мужчина с короткой серой бородой появился на пороге, неся ворох грязных тряпок и накрытое крышкой ведро. Увидев женщин, он свалил свою ношу у двери и поспешил вперёд.
— Леди Катти, — позвал он скрипучим голосом, склонив голову. — Ему нужно ещё козьего молока. И побольше мёда в нём.
— Не сейчас, Горам, — раздражённо поморщив носик, Каттилара махнула, чтобы он ушёл. — Я скоро приду.
Он снова склонил голову, но при виде Исты его глаза под мохнатыми бровями сверкнули. От любопытства или просто так, Иста едва ли могла различить в темноте, но когда она повернула вслед за Каттиларой к комнатам, ожидавшим её на другом конце галереи, его взгляд, словно рука, упёрся ей в спину.
Горам заковылял прочь. Рейна оглянулась и увидела, как дверь в другом конце снова открылась и закрылась, оранжевая полоса света свечи замерцала, сузилась и потухла.
Глава одиннадцатая
Фрейлины Каттилары завернули Исту в изящную, прозрачную ночную рубашку и уложили в постель, застланную тончайшим расшитым бельём. Иста попросила оставить на столе горящую свечу в стеклянном шарообразном подсвечнике. Женщины на цыпочках вышли из спальни рейны через комнату, в которой должны были ночевать горничная и служительница-медик, чтобы в любой момент прийти на зов госпожи, и закрыли за собой внешнюю дверь покоев. Иста села, опираясь на гигантскую гору подушек, и стала смотреть на колеблющийся огонёк свечи, разгонявший окружающую тьму, обдумывая дальнейшие действия.
Можно не спать целыми днями до тех пор, пока комната не начнёт раскачиваться и перед глазами, словно искры, сыплющиеся из пламени, не начнут мелькать странные, бесформенные галлюцинации. Это она уже пробовала; тогда, когда боги в первый раз потревожили её сны, когда она думала, что сходит с ума, а Иас позволил ей так думать. Закончилось это плохо. Разум и сны можно утопить в вине. Но лишь ненадолго. Это она тоже испробовала, и сработало это ещё хуже, потому что продолжалось достаточно долго. От богов не скрыться даже в безумии; напротив, эффект будет обратным.
Она подумала о том, что находится в той, ничем не отличающейся от этой комнате, разве что не окуренной ароматными благовониями, расположенной в другом конце галереи. Более того, она точно представляла себе, где там стоит кровать, как лежат ковры, как выглядит комната, а главное — её обитатель. Не нужно даже смотреть. Только вот Горама я раньше не видела. Но есть подозрение, что его существование тоже подразумевалось заранее.
Итак, ты, кем бы из Пятерых ты ни был, притащил меня сюда. Но Вы не можете заставить меня пройти в ту дверь. И открыть её самостоятельно Вам не по силам. Вы не сумеете даже поднять листок; согнуть металл или мою волю вне Вашей власти. Боги предлагают состязание. И она может противостоять им весь день.
Но не ночь. В любом случае, мне нужно спать. И мы все это знаем.
Иста вздохнула, наклонилась и задула свечу. Запах горячего воска защекотал ноздри, и блеск потухшего пламени оставил разноцветные разводы на сетчатке глаза. Она перекатилась набок и подмяла плечом подушку. Вы не можете открыть ту дверь. И Вам не заставить сделать это меня, какие бы сны Вы не наслали.
Делайте то, что задумали. Самое плохое, что могли, Вы мне уже сделали.
* * *
Сначала сон был бесформен, пуст. Потом пришли обычные видения, чьи беспокойные абсурдные смыслы, тая, перетекали друг в друга. Наконец, она вошла в какую-то комнату, и всё изменилось; эта комната была осязаемой, квадратной, её углы были чёткими, как в любом реальном месте, только здесь Иста ни разу не была. Это не спальня лорда Иллвина. И не её собственная спальня. Судя по свету, проникавшему сквозь резьбу ставен, снаружи был солнечный день. По характерному стилю рейна поняла, что это одна из комнат замка Порифорс, а потом сообразила, что однажды уже мельком видела её в свете свечи. Лорд Эрис запретил…
Теперь вокруг было тихо и пусто. Покои были тщательно вымыты и убраны. Кроме неё, никого не было… но, постойте. Дверь открылась.
Немного туманный свет, льющийся сквозь ставни со двора, уставленного цветами, осветил знакомую фигуру. Она заполнила весь дверной проём, протиснула полные бёдра внутрь; дверь захлопнулась позади. На секунду сердце Исты наполнилось радостью, что ди Кэйбон жив и невредим.
Только… это был не ди Кэйбон. Или не только ди Кэйбон.
Он был толще, ярче, белее. Бесполый. Плоть раздулась, чтобы вместить в себя то, что вместить невозможно? Одежды его были безукоризненно чисты — уже только по этому Иста могла почувствовать разницу — и сияли, словно луна. Над изгибом улыбки, которую задорно оттеняли несколько подбородков, сверкали глаза бога. Шире, чем небо, бездоннее, чем морские глубины; взгляд многократно отражался внутри себя самого, каждый слой был лишь множеством других слоёв, повторяемых бесконечно много или бесконечно мало. Глаза, которые одновременно могут смотреть на каждого, на каждое живое существо в мире, снаружи и изнутри, с одинаково неослабевающим вниманием.
Милорд Бастард. Иста не произнесла его имя вслух, чтобы он не принял это за молитву. Вместо этого она только сказала:
— Неравная встреча, не так ли? — Он подался вперёд, перегибаясь через огромный живот:
