Принц нахмурился и смерил собеседника гневным взглядом, однако де Ла Моль слишком хорошо изучил нрав Франциска, чтобы испугаться. Высказав – почти откровенно – свое отношение к тому, что творили люди Алансона, он сам (презрев все требования этикета) сменил направление разговора, ибо знал, как смягчить Франциска.
Граф намекнул на свое вчерашнее приключение, а поскольку оно начиналось еще на глазах принца, на мессе, где присутствовала некая дама, то его высочество крайне заинтересовался рассказом и о проступке де Ла Моля больше не поминал.
Де Ла Моль был одним из тех, кого несколько веков спустя станут именовать «дамскими угодниками». О его романах по Лувру… да что там по Лувру – по всему Парижу! – ходили совершенно изумительные легенды. Говорили, будто любовниц он иногда меняет несколько раз в день, будто в постели он неутомим и будто после каждого уединения с дамой он непременно спешит в церковь, чтобы замолить очередной грех. Король Карл его просто не выносил. Он называл Бонифация святошей и ждал, когда же наконец красавца графа настигнет месть какого-нибудь обманутого супруга.
Впрочем, дело было, конечно же, не столько в графе, сколько в его господине. Старший и младший братья всегда недолюбливали друг друга. Карл не мог не догадываться о том, что Франциск с детства мечтает о троне – а значит, желает ему, здравствующему королю, – смерти, а Алансон, действительно вынашивая планы пленения, а то и убийства Карла, не забывал, что первые уроки любви их сестренке Марго преподал именно король. Да-да, у Франсуа бывали прямо-таки настоящие припадки ревности. Он отчаянно ревновал Маргариту – хотя не всегда и не ко всем. Например, Генрих Наваррский не вызывал у него слишком уж сильной неприязни, а вот Карл IX, который давно уже любил сестру сугубо платонической любовью, заслужил ненависть принца. Позже, когда королем сделался Генрих Валуа, Маргарита не раз просила у Франсуа помощи против него – и младший братец всегда спешил к сестре… и они находили утешение в объятиях друг друга. Франсуа даже пренебрегал грозившей ему опасностью (ведь заговоры против Генриха он составлял с ничуть не меньшим усердием, чем против покойного Карла) – так ему не терпелось выручить из беды свою возлюбленную… сестру. Умер Франциск от туберкулеза, так и не изведав тяжести венца, и уверяли, будто, когда он уже был болен, Марго, не боясь заразиться, неоднократно навещала его на ложе.
Но вернемся, однако, к де Ла Молю. У этого красавца довольно долго длился роман с Анриеттой Клевской, герцогиней Неверской, которая была лучшей подругой королевы Наваррской. Король Карл решил однажды собственноручно расправиться с графом, до смерти ему надоевшим и к тому же нагло похищавшим на глазах у своего повелителя сердца признанных придворных красавиц. Он обратился за помощью к Гизу (всегдашняя ненависть к Лотарингцу была на время забыта) и к еще нескольким своим приближенным. Решено было подстеречь Ла Моля в коридоре Лувра (ох уж эти дворцовые переходы! сколько они повидали убийств!) и заколоть его.
Однако же королю не повезло точно так же, как не повезло когда-то подосланному им ангулемцу, который намеревался умертвить Гиза. Генрих Гиз, поразмыслив, решился выдать королевскую тайну. Он очень неплохо относился к своей родственнице Анриетте и вовсе не желал лишать молодую женщину удовольствия привечать кого ей заблагорассудится.
Гиз явился к своей прежней любовнице Маргарите Наваррской и без обиняков сказал:
– Если вы не вмешаетесь, ваша подруга Анриетта встретит завтрашнее утро в слезах. Вы же знаете, как сильно Его Величество привязан к графу де Ла Молю. Так вот: сегодня ночью он, я и еще кое-кто намерены убедить графа в своем добром к нему расположении. Место для этого выбрано весьма удачное – прямо возле покоев герцогини Неверской.
Марго протянула герцогу руку для поцелуя, пообещала не забыть его благородный порыв и кинулась к подруге.
Анриетта лежала на кушетке и с интересом слушала Бонифация, который в красках описывал ей свой визит к известному магу и чародею Козимо Руджиери. Женщине было немного страшно, потому что вся Франция знала о том, что Руджиери якшается с самим дьяволом. Если бы не заступничество королевы-матери, колдуна давно бы казнили или хотя бы заточили в темницу, но пока этого не случилось, и многие щеголи навещали Руджиери в его жилище, чтобы купить… нет, не приворотные зелья или яды, а разнообразные благовония, мази и замечательную белоснежную пудру. А впрочем, кто знает, что именно влекло молодых людей в лавку итальянца? И до конца ли был искренен прекрасный Бонифаций, когда повествовал герцогине о своем посещении Руджиери? Отчего он так побледнел, когда вошла Маргарита Наваррская? Не потому ли, что опасался: она услышала, где он был вчера вечером?
Но Марго не обратила внимания на смятение графа. Подойдя к нему – едва успевшему вскочить при ее появлении, – она воскликнула:
– Немедленно отправляйтесь ко мне, граф! Там вы будете в безопасности! – И, повернувшись к изумленной подруге, пояснила: – Меня только что уведомили, что господина де Ла Моля хотят убить – сегодня ночью, возле ваших дверей.
– Пойдемте к королю! – вскричала разгневанная Анриетта. – Пускай убийц схватят на месте и казнят!
– Видишь ли, – сказала Марго, – Его Величество вряд ли поможет нам. Он тоже будет в коридоре…
– Я не дам наколоть себя на шпагу, точно куропатку на вертел! – заявил Бонифаций, который попросту не расслышал, кто именно собирается убить его, и рвался в бой, желая сразиться и победить.
– О господи, граф, ну можно ли быть таким безрассудным?! – изумилась Маргарита. – Неужели вы не понимаете, что, выйдя победителем из этой схватки, вы окажетесь на Гревской площади? Вас привяжут к четырем лошадям, и они помчатся каждая в свою сторону.
– О, так меня намерен убить сам король?.. – задумчиво протянул Бонифаций и позволил увлечь себя в покои королевы Наваррской.
…Целых четыре часа Карл с сообщниками провел возле дверей герцогини Неверской. Наконец, поняв, что ожидание напрасно, он, чертыхаясь, удалился. Ему и в голову не пришло, что де Ла Моль все это время был в постели Маргариты.
Да-да, красавец-граф давно и, как он думал, безнадежно любил королеву Наваррскую. Он, безусловно, знал, что дама его сердца не слишком заботится о поддержании пламени в своем семейном очаге, и потому искренне удивлялся невниманию Маргариты. Он-то полагал, что королева Наварры должна сразу заприметить его – такого обольстительного и такого неотразимого, но Марго равнодушно скользила по нему взглядом, предпочитая ему других, куда менее видных кавалеров.
И де Ла Моль, который был очень набожен и одновременно весьма суеверен, решился обратиться за помощью к Руджиери. Он не стал говорить колдуну, чьей именно благосклонности хочет добиться, но намекнул, что особа эта – королевских кровей. Итальянец понимающе кивнул, удалился куда-то в другую комнату, повозился там минут десять, а потом подал графу вылепленную из воска фигурку. Кукла была облачена в некое подобие мантии, а на голове у нее красовалась золотая корона. Де Ла Моль с недоумением и опаской смотрел на изображение своей любимой, а Руджиери тем временем говорил ему:
