– Вот и хорошо,– обрадовался «Иванов».– Поработаем.– Повернувшись к Стежню, сообщил: – Месяц практики не было. Казалось бы, простое дело: палец кусачками откусить…
– Да уж… – не стал спорить Глеб.
– А не такое уж простое,– говорил «Иванов», тем временем отвязывая левую руку «гостя».– Во-первых, сразу паяльничком прижечь надо, чтоб кровь сохранить. Во-вторых, откусывать тоже надо умеючи: чтоб одного пальца раза на четыре хватило… – и показал на «клиенте», где конкретно надо откусывать. «Гость» крепился из последних сил.
«Иванов» сковал руки парня наручниками за спиной и только после этого отвязал того от стула:
– Пошли, братан!
Помещение, предложенное для допроса, аппендиксом ответвлялось от лаборатории. Оно планировалось не как камера пыток, а как овощехранилище. Так же и использовалось.
Дверь в лабораторию «Иванов» одобрил. Как профессионал. Вошли. Стежень – впереди, за ним – подопечный «Иванова», последним – сам опекун.
«Гость» настороженно озирался. Место ему не нравилось.
– Минуту,– сказал Глеб, полез в ящик за ключом… и ощутил вдруг: в подвале появился четвертый персонаж. И этот четвертый…
В прыжке, с поворота, в лучшем ван-даммовском стиле Стежень влепил тоби-уро-маваши в голову. Парня с грохотом швырнуло в стену, Стежень мельком засек изумленную физиономию «Иванова», дергающуюся, как от тика, щеку «гостя» (в полном сознании, хотя после такого «шлепка» должен быть в полном ауте), увидел, как тот выгибается, чтобы встать… И приземлился, двумя ногами, с «волной», точно на середину голени парня. Сухо треснула кость. Стежень отскочил назад, на всякий случай прикрывая «Иванова». Глеб очень хорошо знал, на что способен Морри. А вот «Иванов» наверняка здорово удивился, когда увидел, как человек со сломанной костью прыжком (!) встал на ноги.
Но Стежень не дал бесноватому развернуться. Подсек здоровую ногу, опрокинул лицом вниз, схватил стоящий рядом мешок с песком (шестьдесят кило), плюхнул на «гостя», навалился сам, уперся, оттягивая вверх, за цепь наручников, руки бесноватого. Тот хрипел, дергался, бился, из-под стальных колец струилась кровь… Опомнившийся «Иванов» поймал здоровую ногу «гостя», ловко принайтовал ее к колесу сейфа. Затем проделал то же самое со сломанной.
Стежень с облегчением отпустил бесноватого, отпрыгнул подальше.
– Нехреново! – резюмировал «Иванов».– Вижу, насчет Терминатора ты не шутил.
– Это… цветочки… – переводя дыхание, отозвался Стежень.
Бесноватый скинул с себя мешок, поднялся на колени. Подергивающаяся рожа – в крови. Уро-маваши Стежня разорвал ему ухо.
В горле одержимого забулькало, заклокотало…
– Отдай… – прохрипел он.– Отдай мое.
– Пистолет при тебе? – спросил Стежень.
– Даже два,– ответил «Иванов».
– Возьми его на мушку. Вырвется – стреляй.
– Понял.
Определенно с профессионалами приятно иметь дело.
– Отдай… тело!
– Отдам,– хладнокровно ответил Стежень.– В обмен на девушку.
– Девушка… моя! Отдай… тело! – Физиономия одержимого перестала дергаться, застыла маской. Только губы шевелились.– Отдай… Заберу… сам! Ты… умрешь!
Если бес хотел напугать Стежня, то это ему удалось. Но одновременно Глеб ощутил подъем. Марина жива!
– Не выйдет,– отрезал он.– А теперь я тебе кое-что покажу.
Он открыл холодильник, натянув перчатку, вытащил из мешка коричневый огрызок с палец величиной, кинул в тягу.
Бесноватый глядел жадно, веревки натянулись, как струны.
Стежень зажег горелку, закрепил огрызок в лапке штатива, поднес пламя.
Одержимый глядел не мигая. Изо рта его текла слюна и розовела, смешиваясь с кровью.
«Шанс! – подумал Глеб.– Какой шанс!»
Огрызок горел медленно, словно нехотя, чадил.
Стежень отошел от тяги. Бесноватый не обратил на него внимания, смотрел, как обугливается кусок старой плоти.
Телефон стоял на шкафу. Стежень набрал номер, покосился на бесноватого… Глядит, завороженный…
– Андрей? Это Стежень. Я его отвлек. Рискнете?
– Сколько у нас времени? – быстро спросил Ласковин.
– Не знаю. Мало. Рискнете?
– Да.
– Удачи!
Глава четвертая
Фрупов выехал на несколько минут позже Ласковина, но приехал раньше, поскольку от Мытнинской до Восстания – рукой подать. Припарковался укромно, в переулке Ульяны Громовой. Ждал. Недолго. И пары минут не прошло, как с Жуковского вырулил Ласковинский «ауди». Фрупов увидел, как Андрей вылез из машины, огляделся. Машину Фрупова он «в лицо» не знал. Неудивительно, поскольку Владимир позаимствовал ее пятнадцать минут назад. Кричать «ау!» Ласковин не стал. Отодвинулся к решетке, в тень.
Фрупов перешел на другою сторону – машин и прохожих не наблюдалось.
Ласковин увидел его, шагнул навстречу. Наметанный глаз Фрупова усек оттопыренный карман куртки.
– Далеко? – спросил Андрей.
– Нет.
Обогнув массивное здание (школа, кажется), прошли вдоль глухой каменной стены, затем, оставив слева теннисный корт, перебрались через завалившийся, подпертый стальными распорками забор. Потом дворами – в нужную подворотню. Можно было, не напрягаясь, подойти с Маяковского, но не было гарантии, что главный подход не просматривается.
Чтобы определить, где именно прячут девушку, Фрупову пришлось посуетиться. Возможных мест было шесть. Или больше, если допустить, что о каких-то Владимир не знал. Последнее, впрочем, сомнительно. «Квартирный фонд» курировал сам Фрупов. Естественно, он озаботился устроить парочку «независимых» нор, в одной из которых и прятался нынче. Наверняка аналогичные «лежбища» имелись у всех лидеров «исполнительного»: Кимыча, Михаила и прочих. Но это сейчас не имело значения. Бесноватый Ликанов подгреб под себя организацию, а не конкретного лидера.
К счастью, надежды Владимира оправдались: власть твари не распространялась на всех рядовых сотрудников «исполнительного». А среди рядовых сотрудников было несколько людей Фрупова. Людей, преданных ему лично, которым наплевать, что Владимира объявили «нехорошим парнем».
Фрупов поднял личные связи (риск, но оправданный) и узнал (среди прочих новостей), что в одну из конспиративных квартир вчера срочно, курьером, доставили тампаксы.
Напрашивалось два вывода. Один – прямой, второй – косвенный: Михаил охрану не инструктировал. Он бы такой утечки не допустил.
Искомая квартира имела два выхода. Оба – действующие, и оба наверняка на контроле. Зато – шестой этаж. Последний.
На верхней площадке лестницы (традиционно засранной) – окошко на крышу. Стараясь не греметь, Ласковин и Фрупов перебрались через конек, съехали вниз. Маленькая оградка на краю выглядела достаточно прочной.
