– Ну, малый, ты учудил,– прохрипел Дедко даже с каким-то восхищением.
– Да я… – пробормотал ученик.
Но Дедко уже занимался бабой.
– Ну ежели она и теперь не понесла, то я не я, а смерд глупый,– пробормотал он.
Потом глянул искоса на ученика и сказал строго:
– Впредь-то не забывайся… Бурый.
* * *
Человек в черной рубашке удивленно посмотрел на Морри, и тот повторил вопрос:
– Вы точно справитесь?
– У меня в команде одни профессионалы! – с легкой обидой ответил человек.– У каждого на счету десятки подобных операций. Мы проанализировали обстановку и отождествили системы безопасности. Уверен, что мы можем ликвидировать охрану и захватить всех, кто находится в доме, менее чем за десять минут. Даже если охрана успеет вызвать поддержку, ко времени ее прибытия мы успеем отойти. Забрав все, что требуется. Разрешите?
– Нет! – отрезал Морри.
Человек не глуп. Но не понимает, что воинское мастерство – еще не все. Иной раз лопнувшая подпруга стоит витязю головы. И тем не менее человек очень полезен. Да. И его обученные убивать люди – тоже. Скоро Морри даст им работу. Теперь он знает слабое место соперника. И использует эту слабость.
Чем дальше, тем интересней казался Морри-разуму этот мир. Настораживало только одно: не умея прозревать невидимое, эти люди оказались способны полностью контролировать любого из себе подобных, если тот вдруг привлекал их внимание. Ни одно его слово, ни один поступок не оставались незамеченными. Удобно, когда этим пользовались пособники Морри. Но то же могли проделать и его враги. Морри мог взять человека и заставить его видеть то, что хочет Хозяин. Но проделать то же самое с видеокамерой пока не умел. Этому предстояло научиться.
Часть четвертая
Полынь
Наши глаза затуманены камфарным злом
Серого Времени. Мягкими лапами лет
Наш позвоночник уверенно взят на излом.
Только замешкайся – хрусь! – и тебя уже нет!
Только замешкайся – крак! – и меня уже нет.
Только не смейся, пожалуйста. Это – всерьез.
Скомканный фантик, букетик искусственных роз,
Смятый в ладони последний трамвайный билет…
Сердце мое – как разбрызганный шинами пес.
Серое время не любит цветных облаков.
Плещется в жиже кораблик страны стариков.
Сохнут тела искореженных ими берез…
Только не смейся! До смеха уже далеко.
Выброшен вымпел прощанья над ржавой стеной.
Серое Время… Из красных и черных веков
Мне предложили тебя… Ты побудешь немного со мной?
Только не смейся! Ну, примем еще по одной
Стопочке яда? Я просто не помню обид!
Наши глаза затуманены? Разве? Нет, это окно!
Сумерки! Время такое… Мы можем предаться любви,
Если ты хочешь…
Над лучшей из наших молитв
Марево спиц, колесо беспокойного сна.
Милостью Бога у нас ничего не болит,
Кроме души. А душа для того и дана,
Чтобы болеть. Это правильно.
В сердце моем – тишина.
Искорки памяти плещутся в зеркале мглы.
Камфарным соком (спасенье?) у самого дна
В сердце мое изливается кончик иглы…
Глава первая
Когда-то Стежень любил рок. Потом классику, потом джаз. В музыку всегда въезжал потихоньку. Раз послушает, два, три… Понравится – хорошо, нет – и ладно. Но к иным вещам относился ностальгически. Вот «Мишель» «битловская». Четырнадцать лет, первое самостоятельно купленное вино, первая девочка… Нет, все строго, не дальше нежного поцелуя в шейку в медленном танце под ту самую «Мишель». Впечатавшуюся навечно. Потому что девочка эта и шейка ее, пахнущая яблочным мылом, круче всех моделек, перепробованных в чемпионские времена. Вот так, эхом влюбленного мальчишки трогали Стежня простенькие до наивности (это теперь, не тогда) старинные «битловские» хиты.
Стежень пил заморское бренди, слушал замирающий в горле голос Джона, смотрел на Марину… и ему было хорошо. А Марина забралась с ногами в Кирино просторное кресло (близко, не дальше протянутой руки), тянула через трубочку холодный ананасовый сок и ждала. Ждала, когда сильный и мудрый мужчина возьмет ее на руки и унесет туда, куда сильные и мудрые мужчины уносят прекрасных возлюбленных… Чтобы никто и ничто никогда-никогда не разлучило… Только смерть.
В полумраке Марина казалась совсем юной. И сказочно прекрасной. Волосы ее крылом падали набок, глаза тонули в тени, но Глеб знал: они чисты и не отравлены ожиданием. Потому что эта девушка не знает времени. И что бы ни случилось, принадлежит только ему. Навеки. А Стежень навеки помнит, какими холодными и твердыми были ее губы. Холод, пыль и прах… А теперь, он знает, эти губы мягкие и теплые, и кожа пахнет не пылью, а травой и солнцем. Глеб знает все. Каждый, самый крохотный кусочек ее тела. Не прикасаясь, чувствует ее так, словно держит в объятьях…
Стежень наклонился вперед, привстал…
Марина чуть запрокинула голову, волосы упали назад. Открытая, близкая, невыразимо прекрасная…
Глеб качнулся, коснулся бородой ее щеки (Марина чуть вздрогнула), прошептал в нежное, под щекочущей прядкой, ушко:
– Я тебя люблю… Навсегда!
Поднялся упруго, подхватил ее на руки и унес наверх. А музыка осталась внизу…
– Мы отправляемся,– сказал помощник.
Вместо неизменной черной рубашки сейчас он был одет в пятнистую куртку, поверх которой нахлобучено нечто, тоже пятнистое, но неизвестное Морри.
– Бронежилет третьего уровня защиты,– четко ответил помощник на заданный вопрос. И добавил чуть погодя: – Бельгийский. Разрешите идти?
Морри ответил не сразу. Он размышлял. И сомневался. Придуманный им план был целиком построен на информации, полученной от человека. Но сомневался Морри не в самой информации. И даже не в правильности решений. Морри-разум чувствовал: его опыт пасует в новой обстановке. Так ли верно считать, что люди остались прежними, несмотря на прошедшие века? А если нет?
Если нет, то Морри-алчущему более подошел бы тот, кто рожден в этом измененном мире. Причем Морри-разуму даже известно, кто именно. И идея эта ему совсем не нравилась. Впрочем, в распоряжении Морри-разума сознания людей этого мира, а Морри-алчущему нужна только Пища. А Пища у него будет. Много. И очень скоро.
Кирилл Игоев плавал. Восемь гребков, поворот, еще восемь гребков. Бассейн был маленький. Чуть поодаль, на ковре, облаченная только в шапочку с козырьком, лежала на животе секретарь-референт фирмы Людмила Попова, ела банан и читала французскую книжку. Над ней полыхал ультрафиолет. И тем не менее она не отдыхала, а работала. Когда зазвонил телефон, секретарь-референт выкатилась из ультрафиолетового пятна.
