– Нет,– быстро откликнулся Гелиманов, который уже полгода пытался переманить Онищенко к себе.
– Я – под следствием… – Онищенко посмотрел на Ивашева.
– Значит, будешь третьим,– жизнерадостно сказал Гелиманов.– У меня Шевчук и Жучков тоже под следствием. Работают, ничего.
– Садись и пиши рапорт,– велел полковник.– Возьмешь дела Филькина.
– Извините, Анатолий Варламович, но рапорт я писать не буду,– твердо ответил Онищенко.– Не имею морального права браться за работу, которую, скорее всего, не доведу до конца по не зависящим от меня причинам.
– Не понял? – нахмурился полковник.
– До суда – не могу,– пояснил Онищенко.– Я знаю, что невиновен, но суд может решить иначе.
– А я ведь могу приказать,– не повышая голоса, произнес полковник.
Онищенко пожал плечами: опер может работать, а может имитировать работу, активно пачкая бумагу. Последнее, кстати, для опера проще и спокойнее. Начальник – не дурак. Должен понять. И не зря же тут сам Ивашев сидит, а не мальчишка-следователь.
Зампрокурора откашлялся.
– Расследование по вашему делу будет прекращено,– сказал он кисло.
– Ну? Ты доволен? – сердито спросил полковник.
– Нет,– покачал головой Онищенко.– Один раз оно уже было прекращено. А если через месяц еще какой-нибудь бандюган решит накатать на меня заяву? Нет уж! Пусть решает суд! – Онищенко гордо выпрямился.
Артиллерист одобрительно кивнул, а более опытный Гелиманов незаметно для руководства постучал себя по лбу.
– Что ж, капитан, это ваше право,– сухо сказал полковник.
– Прошу прощения, Анатолий Варламович! – Квадратное лицо Ивашева приобрело крайне кислое выражение.– Послушайте, Онищенко, а если лично я пообещаю вам от себя и от имени прокурора Центрального района, что следствие по этому делу больше производиться не будет?
Было у капитана искушение и дальше… Но нет. Надо знать меру. Тем более, что Ивашев слыл человеком честным, а обстоятельства были таковы, что суд мог запросто Онищенко и посадить. Капитан кивнул в знак согласия.
– Ну ты охамел, Паша,– сказал ему чуть позже Гелиманов.– Ты что, внучку горпрокурора трахаешь?
Онищенко хитро прищурился:
– А может, и трахаю!
– А сестренки у нее нет?
Гелиманов слыл записным бабником. Но работать с ним Онищенко будет приятнее, чем с Артиллеристом. Свой мужик, из постовых поднялся и дело знает. Хотя, конечно, в «убойном» «палки» срубать потруднее будет. Но Онищенко все равно ощутил некий душевный подъем. В ОРО ему, после «убойного», говоря откровенно, было скучно.
Из трех папок, оставшихся от Филькина, Онищенко выбрал самую тоненькую, ту, что набивал собственноручно.
Почитал то, что успел внести в нее Филькин. Практически ничего.
– С чего начнешь? – поинтересовался Гелиманов.
– Вот с него и начну,– Онищенко похлопал по снятой с дверей и лежащей на столе бумажки с надписью: «Оперуполномоченный В. В. Филькин».
– Не выйдет.– Гелиманов помрачнел.– Он в коме. Меня к нему даже не пустили.
– Да? – Онищенко приподнял бровь.– Не пустили, говоришь? А меня – пустят. Волшебное слово знаю. Я тут у тебя пиво видел, кстати.
– У меня? – удивился Гелиманов.
– Угу. Там, в ларьке.
– Вообще-то это ты проставиться должен,– заметил начальник «убойного».
– Я? – Онищенко поднял вторую бровь.– По-моему, это ты меня заполучил, а не я – тебя. Или как?
– Вот хитрый хохол! – не выдержал сидевший за соседним столом опер.
– От-то ж! – Онищенко поднял короткий толстый палец.
Все засмеялись.
Глава девятая
– Это здесь,– сказал Юра и толкнул дверь.
Как и договаривались, она была не заперта.
В небольшой комнате располагались трое мужчин. Тяжелый горячий воздух, прокуренный, тухловатый, несмотря на открытую балконную дверь. Правда, снаружи тоже было жарко, пыльно и душно.
Увидев Дашу, двое встали, третий остался сидеть.
– Александр Германович, это Даша. Даша, это Александр Германович! – представил Юра майора.
Двух других он не знал.
– Дмитрий,– представился второй – молодой, широкоплечий, с массивным подбородком и ясными до прозрачности глазами.
– Здравствуйте! – Даша очаровательно улыбнулась, повернулась к сидящему.– А как зовут вас?
– Меня зовут следователь по особо важным делам Логутенков,– без улыбки ответил мужчина.
– Сочувствую,– Даша скорчила такую рожицу, что даже заскорузлое от многолетней работы в прокуратуре сердце «важняка» дрогнуло, и он на миг пожалел, что ему чуток побольше лет, чем Диме Жарову.
– Где-то я вас видел… – проговорил Матвеев, глядя на Жарова.
– Да?
Юра подумал немного…
– Вспомнил! – обрадованно сообщил он.– Прошлым летом. На празднике вы на палках бились!
– Бился,– признал Жаров.
– А мы на показательных работали. В самом начале. Не помните?
Жаров сдвинул брови, припоминая…
– А! Школа Зимородинского! Конечно, помню! – Он хлопнул Юру по спине.– Зимородинский – это рулез! Поздравляю! Как у него дела?
– В Корею уехал.
– Неужели насовсем?
– Нет, скоро вернется.
– Давайте – к делу,– громко сказал Логутенков.
– Виноват.– Жаров посерьезнел, выложил на стол стопку бланков, включил магнитофон на запись, нажал на кнопку «пауза».
– Начнем с дамы,– сказал Логутенков.– Итак, вы, Герасимова Дарья Денисовна, тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения, проживающая по адресу…
Дима подвез их почти до Дашиного дома. Мог бы и прямо к подъезду, но ребятам хотелось немного прогуляться.
Жара спала. Они шли по дорожке вдоль зарослей шиповника. Небо над ними было серое и низкое. Похоже, ночью пройдет дождь.
Даша взяла Юру за руку.
Они просто шли по дорожке, и им было очень-очень хорошо. А потом Даша тихонько запела:
– Я – цветок на длинной ножке,
В шапочке из льна.
Из слюды мое окошко.
Путь мой – узенькая стёжка,
Малая страна.
Я – цветок, глаза-росинки,
Веер из пера,
Синий плащ из паутинки,
Туфли из январской льдинки
Чище серебра.
Я – цветок пушистовекий,
Всадница огня,
Пряных снов, медка и млека.
