– Может, – со вздохом признал правоту генерала Харламов.
– Во-от… И если Володин поменял внешность, испортил свои отпечатки, а ДНК его в нашей базе нет, то… То узнать, кем теперь является Володин, мы не сможем никак.
– Возможно, Устинов знает.
– Устинов твой знал! – с раздражением отозвался генерал. – А не знает! Он в коме до сих пор, будто не знаешь!
– Знаю.
– Во-от… – снова протянул генерал. – И выходит, что не можем мы утверждать наверняка, что Ларису убил именно Володин, которому удалось поменять внешность. Но вот с машиной… С машиной удачно вышло, капитан. Надо послать в тот райцентр кого-нибудь из наших. Пусть поработают со свидетелями, проверят все камеры наблюдения, которые могли быть на пути следования. Пусть опросят всех водителей такси. Как тот, кто угнал машину, попал в райцентр, если он, конечно, прибыл из областного центра? Водителя Усова надо брать. Я сам отдам распоряжение. А ты… Распорядись, пусть с утра ребята выезжают. Если есть хоть крошка информации, пусть добудут ее, капитан! В память о… Ларисе…
Впервые со дня гибели Ларисы он назвал ее по имени. И голос у него при этом был такой задушенный, как если бы он боялся выпустить наружу боль и ярость, которые клокотали в нем все это время.
Вадик положил трубку, сел за стол, уронил голову на скрещенные руки и почти тут же вырубился. И непрерывная трель в левом ухе показалась ему странной, навязчивой и противной. Он морщился, даже хныкал, но глаз не открывал. От громкого стука в дверь вздрогнул.
– Харламов! – на пороге стоял обеспокоенный сержант из дежурки. – Ты чего тут, уснул, что ли?! Звоню, звоню!
– Уснешь тут, – проворчал Вадик, потирая лицо. – А что случилось?
– Тут к тебе посетители. Говорят, очень срочно.
– Кто такие? – Вадик глянул на часы, почти десять вечера. – Что, до утра подождать никак?
– Говорят, нет. Селезневы тут. Отец и сын.
– Селезневы?
Аж в желудке все заныло, стоило представить, с какими опять новостями явился Вовка. Тот как явится, так…
Хотя теперь, может, папаша предъявить претензии за сына собрался? Скандалить пришел, что сыночка его вовлекли во взрослые дела? Так нечего дома одного оболтуса на две недели оставлять. Он и не такое бы натворил.
– Пусть войдут, – проворчал Харламов.
И пока Селезневы шли, успел вскипятить чайник и заварить себе жиденький зеленый чаек. Это было все, что нашлось в шкафу и тумбочке. Даже сахар закончился.
– Вадим Андреевич, здрасте!
Вовка ворвался в кабинет вперед отца. Бледный, несчастный, растрепанный. В темной куртке, джинсах, тонком свитере. Шапку комкает в руках. Отец вошел через мгновение. Высокий, крепкий мужик с приятным загорелым лицом и точно такой же, как у сына, тревогой в глазах.
– Здравствуйте. Что-то случилось? – Вадик указал им на стулья у стены. – Присаживайтесь.
– Вадим Андреевич, Ромка пропал! – Губы у Вовки побелели. – Две ночи уже не ночует дома, мама его сказала.
– Когда сказала?
Харламов пригубил чай. Поморщился и от чая противного, и от новости. Нет, ну он-то при чем?! Есть специальные службы, которые занимаются подобными вопросами. И наверняка уже занимаются!
– Они часа два назад приходили к нам, – вступил в разговор отец Селезнева Вовы. – Мать, отец и участковый.
Вот! И он о том же! Участковый уже задействован, к нему-то зачем пришли?
– Ромка не просто так пропал, Вадим Андреевич, – сразу насупился Вовка. Видимо, уловив что-то такое в его лице, какие-то признаки недовольства.
– А как он пропал? Со значением?! – Вадик отодвинул от себя чашку с чаем непонятного вкуса. Сложил руки на столе, глянул на сына с отцом. – Володь, я же не занимаюсь этим, ты же знаешь.
– Вы как раз этим и занимаетесь, – строгим голосом отозвался за сына отец. – Вы расследуете убийство своей сотрудницы, если я правильно понял?
– Правильно.
У Харламова в душе начала нарастать протестная волна. Он жрать хотел! Много, вкусно! Спать хотел, хоть часа три.
– А тот, кто наблюдал за вашим свидетелем и которого потом мой оболтус по башке, того… – Вовкин отец положил крупную ладонь себе на макушку. – Тоже ведь проходит по этому делу, так?
– Проходил. Его убили, – нервно улыбнулся Харламов, не понимая, куда клонят папа с сыном.
– Во-во! Но до того, как убили, его с пустыря на машине забрали. Так, сынок?
– Так, пап, – покорно кивнул Вовка.
– Понятно, что на машине! – фыркнул Харламов. – Сам бы он оттуда с пробитой головой не ушел. А если бы и ушел, то недалеко. И уж точно на своих двоих за город не дотопал бы. Только говорил я с владельцами гаражей. Никто никаких машин там в тот вечер и в ту ночь не видал.
– Вам они так сказали? Вы говорили с ними? – удивился Вовка.
– Конечно, говорил, Вова. Неужели ты думаешь, я зря свой хлеб ем.
Желудок болезненно среагировал на слово хлеб, под ребрами заныло. Хорошую горбушку с куском колбасы он бы сейчас загрыз точно. Даже посетителей не постеснялся бы. Но колбаса была дома, в холодильнике. А хлеб пока в булочной, дома точно его не было.
– И они вам ничего не рассказали? Мужики-то? – уточнил еще раз отец Вовы.
– Нет. Никто ничего не видел!
– Хлеб-то свой вы видать все же зря едите, – ядовито поддел папаша. – Вам не рассказали, а ему вот все выложили. И про машину, и про номера.
– Что-о? – Вадик уставился на зардевшегося то ли от волнения, то ли от самодовольства Вовку. – Тебе рассказали?! Когда?
– Два дня назад.
– И ты… Ты молчал? Почему, засранец?! – Вадик пропустил мимо ушей гневное кряканье Вовкиного папаши. – Что за машина?! Ну!
– «Шевроле «Каптива» темно-серая. Но в темноте мужикам она показалась черной.
– Номер?! – прохрипел Харламов, хватая телефонную трубку. – Ну!
– Ноль-ноль-один, – проговорил Вовка виноватым голосом, и Харламов телефонную трубку положил обратно. Он знал, что это за машина. Знал! Знал, кому она принадлежит. И кто ездит за рулем, знал.
– Понятно, – сказал он после паузы, заполненной сердитым пыхтением Вовкиного отца, собственным раздраженным дыханием и Вовкиным виноватым сопением. – И при чем тут Ромка твой?
– Понимаете, Вадим Андреевич, он в тот день ведь со мной был в гаражах. Все слышал. Я позвал его по городу покататься. Тачку поискать. А он… – Вовка глянул на Харламова как будто с упреком, хотя, возможно, упрек он посылал пропавшему другу. – А он отказался. Отмазы какие-то левые лепил. И уехал от меня. А до дома не доехал. И я думаю…
– Что ты думаешь, Вова? – скрипнул зубами Харламов.
– Что он тачку эту где-то увидал, Вадим Андреевич и… и как-то себя засветил. И теперь… – Вовкин голос вдруг дрогнул, он опустил голову, чтобы никто не видел его слез, но одна – противная – соскользнула по носу и шлепнулась прямо на коленку. – И теперь его убили! Как того упыря!
