4. Четыре грани пирамиды ориентированы точно по четырем сторонам света.
5. Пирамида выполнена в форме, идеально гармоничной с точки зрения как геометрии, так и математики. В 1859 году английский египтолог Джон Тейлор поделил половину периметра пирамиды на высоту и получил число π: 3,14. Затем он разделил площадь у поверхности земли на высоту и получил число φ: золотое сечение.
Остальные пирамиды стали всего лишь приблизительными копиями пирамиды Хеопса.
Эдмонд Уэллс, «Энциклопедия Относительного и Абсолютного знания», том XI
122.
Под буйными порывами ветра от носа Сфинкса отвалились несколько кусочков и тут же рассыпались в прах. Давид и Гипатия расстались с гигантским львом с женской головой и пошли по скорбной погребальной дороге. Дойдя до пирамиды Хефрена, сына Хеопса, путешественники повернули направо и прошли над подземельями, в которых хранились солнечные ладьи. Затем обогнули вереницу из трех пирамид, где лежали бренные останки членов семьи фараона: жены, сестер, дочерей, двоюродных сестер и братьев.
Миновав стену ограждения, они наконец оказались у северной грани монумента, высота которого составляла 147 метров. Там припозднившиеся рабочие продолжали закладывать взрывчатку и разворачивать длинные мотки проводов, попыхивая сигаретками и громко обмениваясь шутками.
Гипатия увидела «официальный» вход – зияющую дыру, у которой были свалены ящики с динамитом. Они подождали, пока площадка опустеет, а затем, улучив момент, ловко взобрались наверх по деревянной лестнице.
Вдруг откуда-то появилась еще одна бригада рабочих, которые притащили новые ящики со взрывчаткой и стали закладывать шашки. Исследователи вжались в стену, после чего Гипатия знаком велела Давиду идти за ней, пока их никто не заметил.
Они стали спускаться по узкому наклонному коридору, также забитому взрывчаткой и проводами. Стены были испещрены надписями, которые оставили после себя туристы, – инициалы, названия любимых групп, имена на всех языках. Стены у входа были сплошь покрыты граффити и неумело выполненными рисунками.
Через несколько десятков метров коридор разделился на два ответвления, одно из которых поднималось вверх, а другое уходило вниз.
– Здесь три зала. Предлагаю спуститься в самый нижний – там мы сможем отыскать вход в четвертый зал, расположенный еще глубже в земле, – сказала Гипатия.
– Почему вы так решили?
– В корейской пирамиде все обстоит именно так.
Они двинулись вперед.
Взору Давида предстали каменные глыбы высотой в несколько метров. Щели между ними были настолько узкими, что в них нельзя было просунуть даже лезвие ножа.
– Ни один человек обычного роста не смог бы двигать такие тяжелые блоки и устанавливать их со столь поразительной точностью, – заметила Гипатия. – Даже с помощью лебедок, шкивов и тысяч рабов.
– Должно быть, архитекторы фараона Хеопса обладали редкими талантами.
– Хеопса? Ни один из его архитекторов не смог бы спроектировать такое сооружение! То же самое касается и строителей – они никогда не смогли бы установить так все эти глыбы. Давид залюбовался сценами баталий, коронаций и пасторальной жизни Древнего Египта.
– Разграбив пирамиду, Хеопс приказал украсить ее в соответствии с собственными вкусами, – пояснила девушка.
Наконец они оказались в помещении с трехметровым потолком.
– Вот он, нижний зал.
– И все это каменное пространство предназначено лишь для того, чтобы спрятать в нем такую маленькую комнатенку? – удивился Давид. – Это же расточительство!
Они стали искать вход в гипотетический четвертый зал.
– А как аналогичные помещения обустроены в вашей сеульской пирамиде?
– Точно так же. Тот же поворот коридора и тот же размер, а четвертый зал расположен еще ниже.
Девушка вновь сверилась со своим планом, и они продолжили поиски.
– Ничего. Я так и думал, – сказал Давид.
– Тогда почему согласились поехать со мной? – бросила Гипатия с ноткой отчаяния в голосе.
– Мне показалось, что если вы таким странным образом вторглись в мою жизнь, то для этого должна быть причина. У меня такое ощущение, что…
Она приложила к его губам палец.
– Порой, месье Уэллс, вам лучше молчать и доверяться женщинам. Похоже, вы не умеете ни говорить с ними, ни слушать, ни понимать.
Давид ограничился тем, что, вдохнув ее аромат, попытался извлечь из этой смеси пачули и пота обонятельную информацию, которая пока ускользала от его разума.
– Доверьтесь мне, ведь для вас я скорее добрая фея.
Они возобновили поиски – ощупывали стены, простукивали камни небольшими молоточками, надеясь услышать резонирующий звук, который указал бы на наличие скрытой полости.
Неожиданно внимание биолога привлекла гравюра с изображением скарабея. На ней сидел муравей – самый что ни на есть настоящий.
Когда Давид подошел ближе, насекомое бросилось бежать.
Ученые проследил за ним взглядом – муравей скрылся в трещине, образованной зазором между плитами пола.
– Как говорил царь Соломон, «если не хочешь сбиться с пути, иди за муравьем».
– Как бы нам эту плиту поднять?
– Она слишком тяжелая, именно поэтому ни исследователи, ни грабители сюда до сих пор не добрались.
Гипатия вытащила из рюкзака динамитную шашку. Давид нахмурился.
– Не волнуйтесь, я не проходила контроль в аэропорту с этой штуковиной в сумке. Просто позаимствовала ее по пути сюда.
Девушка заложила взрывчатку.
– Как бы там ни было, здесь все скоро взлетит на воздух.
Гипатия подожгла фитиль. Они спрятались, а когда прогремел взрыв, ощутили на себе горячую волну, от которой перехватило дух, вызвав почти что приступ удушья.
«Странно, у меня такое ощущение, что я повторяю жесты отца в Антарктиде, – подумал Давид, – будто эта ситуация досталась мне от него в наследство».
Они на пару разгребли обломки и увидели широкий тоннель, резко уходящий вниз.
Давид посветил фонарем, но луч потерялся во мраке.
– Здесь очень глубоко. Если мы спустимся, то подняться обратно до того, как здесь все взлетит на воздух, уже не успеем.
– Может, внизу мы будем в безопасности.
– Но выход, по всей видимости, будет завален. Нам грозит быть похороненными здесь заживо, – сказал ученый.
– Кто не рискует, тот не пьет шампанского, – возразила Гипатия, – и не мне вам об этом говорить.
Комплимент растрогал Давида. Он пожал плечами:
– Тогда давайте не будем терять времени. Сейчас или никогда.
