Пальцы вампира соскользнули с руки Андрея, ставшей скользкой от пота (при этом едва не оторвав Ласковину кисть), а сам Сигизмунд, сложившись пополам, врезался в блок музыкального центра, опрокинул его, перевернулся в воздухе, как кошка, упал на руки, но тут же вскочил и двинулся на Ласковина.
Вид у твари был жуткий. Правое ухо висело кровавыми лохмотьями, вся фигура его была скособочена влево, рот стал непропорционально огромным, а лицо постоянно двигалось. Как у игрушки из пористой резины. Правда, даже сейчас вампир не выглядел уродливым и никаких клыков не торчало у него изо рта. Зато три стальных когтя были пострашнее клыков.
Ласковин уклонился от полосующего удара. И от встречного движения левой руки тоже уклонился. Но, когда попытался атаковать сам, вовремя понял: вампир угадывает каждое его движение. Доведи он атаку до конца – и сверкающие когти погрузились бы ему во внутренности. Ласковин присел на левую ногу и выполнил длинную подсечку… Опять тварь угадала его прием. Причем даже раньше, чем Андрей начал движение. Кувыркнувшись в духе капоэйры, Ласковин поддел ногой стул и послал его в противника. Тот поймал стул с элегантной легкостью и аккуратно поставил на ковер. Это заняло вампира на мгновение, Ласковин успел выскользнуть из угла и снова оказался в центре комнаты, по счастью, достаточно просторной. Еще пара движений – и Андрей уяснил тактику врага. Нет, тактикой это назвать было нельзя. Во-первых, вампир безошибочно угадывал все, что собирался делать Ласковин. Во-вторых, он двигался быстрей и аккуратней, чем Андрей. Причиной, по которой Ласковин до сих пор не попробовал на себе остроту стальных лезвий, было то, что вампир старательно огибал все предметы мебели и возвращал в исходное положение опрокинутые кресла и стулья. Зато атаковала тварь совершенно одинаково: полосующее движение когтями на уровне живота (не выше и не ниже) и хватательное движение левой рукой. От ударов Ласковина вампир уклонялся с потрясающей ловкостью, угадывая их даже тогда, когда сам Андрей еще не знал, каким будет следующее движение. Какое-то время Ласковин надеялся, что тварь устанет (ей крепко досталось в первые секунды схватки), но надеялся он зря. Устал сам Ласковин. Хуже того, ему стало казаться, что вампир намеренно не спешит его прикончить. Играет, как хищник – с обреченной жертвой.
Пока Ласковин и его неутомимый противник метались по комнате, Игорь Саввич глядел на них, прижавшись к стене и шепча все известные ему молитвы против нечисти. Помогало это или нет, он не знал. Во всяком случае, вампир, хотя и не истаял дымом, как девка-бесовка в ту памятную ночь, но до Андрея пока не добрался.
Сражавшиеся двигались так быстро, что отец Егорий просто не мог за ними уследить. Но кто кого гонит – понимал. Снявши с шеи нагрудный крест, он сжал его в руке и, выставя перед собой, вновь и вновь обращался к Богу с мольбой о помощи.
Сражавшиеся мелькали, как пламенные тени, иногда замирая на пару мгновений, и тогда отец Егорий мог видеть тварь, жутко скалящуюся, с окровавленной головой, играющую когтистой лапой, и Андрея – в располосованной куртке, потного, тяжело дышащего, настороженного, как увидевший охотника олень.
Несколько раз вампир застывал спиной к отцу Егорию. Так близко, что тот мог бы схватить его. Но это было бы глупостью. Игорь Саввич видел (и слышал!), какой удар нанес ему Андрей. И видел, как быстро оправилась тварь от этого удара.
А ведь он, иеромонах, не умел ломать доски ударом кулака, пусть кулак его и выглядел вполне подходящим для этой цели.
Тварь остановилась в очередной раз. Игорь Саввич видел узкую спину, длинные волосы, пропитавшиеся с одной стороны кровью из разодранного уха. Еще он видел лицо Андрея: тот тяжело дышал, пользуясь короткой передышкой, чтобы восстановить силы. Отец Егорий вдруг сообразил: это тварь дает Ласковину такую возможность. Чтобы продолжать игру. Он понял: вампир может в любой миг убить и Андрея, и его самого. Они в полной власти твари! Отец Егорий мотнул головой, отгоняя наваждение. Не иначе как сам вампир внушает эти мерзкие мысли. Будь у отца Егория пистолет, он не раздумывая разрядил бы его в эту узкую спину в клетчатой ворсистой куртке. Но у него не было пистолета. И тогда, взявши цепь, на которой висел крест, серебряное распятие старинной работы в три фунта весом, драгоценный подарок ныне почившего наставника его, отца Александра, Игорь Саввич взмахнул им, как кистенем, и обрушил на голову твари. Раздался звук, будто кусок железа уронили на пол. Вампир обернулся, перестав гримасничать. Теперь лицо его выражало одно лишь чувство: изумление. Видно было, что удар, нанесенный рукой отца Егория, мало повредил твари. Но изрядно удивил.
– Как ты… – произнес вампир удивительно мягким голосом.– Как ты мог утаить…
– Мог! – перебил отец Егорий, отступая к стене. И тут вампир бросился на него, ударил головой в подбородок (почему головой, а не когтями? – успел удивиться отец Егорий). Было больно, в глазах стало темно, но Игорь Саввич не упал – упал вампир. И остался лежать, глядя на монаха с тем же изумлением темными, лживо добрыми глазами.
– Слава Богу,– сказал Ласковин, потирая костяшки правой руки.– Я уже думал, он нас прикончит!
– Господь поразил его? – проговорил отец Егорий, у которого еще двоилось в глазах.
– Моей рукой,– восстанавливая дыхание, ответил Андрей.– Спасибо, отец Егорий! Вы очень вовремя вмешались!
– Что ты с ним сделал? – спросил иеромонах, наклоняясь над лежащим.
– Вы отвлекли его, и я… кажется, сломал ему шею!
Ласковин не предполагал, что его удар, пусть и нанесенный в полную силу в основание черепа, может привести к такому результату. Но неестественное положение головы вампира говорило само за себя.
Ласковин тоже наклонился над поверженным. Он хотел повнимательнее рассмотреть когти, вдруг выросшие из руки Сигизмунда. Это оказались не когти – своеобразный кинжал с тремя лезвиями и поперечной рукоятью. Он напомнил Ласковину кое-что из китайского оружия в книгах Зимородинского. Кинжал выпал из руки твари и лежал рядом, поблескивая полированным металлом клинков. Андрей поднял его и машинально прикинул по ладони. Оружие располагалось в руке удобно и твердо…
– Он жив,– вдруг сказал отец Егорий. Ласковин посмотрел на вампира и увидел, что у того подергиваются губы. Будто хочет что-то сказать…
– Добей его! – приказал отец Егорий с такой решимостью, что Ласковин поразился. Он-то знал, что жестокость, тем более сознательная жестокость, совершенно не свойственна иеромонаху.
Ласковин взглянул на вампира, и его вновь удивила утонченная красота этого лица. Андрей никогда в жизни не убивал. Мысль о том, чтобы отнять жизнь у беспомощного противника, была противоестественна. Это была не борьба, а убийство. Но отец Егорий уже доказал, что разбирается в происходящем.
Андрей медлил до тех пор, пока не увидел, как шевельнулись пальцы правой руки Сигизмунда.
Кинжал все еще был в руке Ласковина, и, почти не раздумывая, он ударил вампира в грудь. Все три клинка с потрясающей легкостью погрузились в тело. Три глубокие раны на расстоянии примерно семи сантиметров друг от друга. Ласковин выдернул лезвия и отодвинулся, чтобы избежать брызнувшей из ран крови. Но кровь вампира лишь смочила клетчатую ткань его куртки. Да еще показалась в уголках губ. Ласковину почудилось: тварь улыбается.
