Сын вождя мигом вытолкнул девушку наружу, проскользнул сам… и плита встала на место, едва не раздавив Кэра.
Оборотень остался с той стороны.
Молодые люди, не раздумывая, со всех ног бросились в сторону пиршественного зала. Через минуту они выскочили из коридора и остановились, переводя дух.
Зал Празднования опустел. Лишь несколько человек, слишком пьяных, чтобы куда-то идти, остались за столами. Один поднял голову, тупо посмотрел на парочку в разорванной одежде, в пыли, с ошалелыми глазами.
– Здоров! – пробормотал пьяный и уронил голову в винную лужу.
Ирдик уткнулась лицом в грудь Кэра и зарыдала.
20
– Фейерверк – единственное на празднике Игр, что не вызывает у меня отвращения!
Фаргал глядел на ночное небо, расцвеченное магическим пламенем.
Царь и его друг, посол Священных островов Кен-Гизар, стояли на просторном балконе, над которым загорались, смешивались и гасли фонтаны магических огней. Отсветы их играли на лице Фаргала, на его обнаженной груди, которую пересекала проложенная шелком перевязь меча. Макушка Кен-Гизара, полагавшего себя высоким, едва достигала драгоценной заколки, скреплявшей густые черные волосы царя пониже затылка. Фаргал смотрел на фейерверк, а Кен-Гизар смотрел на Фаргала, в который раз восхищаясь его мощными, перевитыми жилами мускулами и великолепным сложением. Удивительно, но от могучего торса царя исходило ощущение не тяжкой силы, а, наоборот, непостижимой легкости. Казалось, вот-вот из широченных плеч царя-воина выметнутся крылья. И он, так похожий на огромную хищную птицу, взмоет в черное небо и окунется в водопады волшебного огня.
Вряд ли нашелся бы в Карнагрии боец, способный одолеть царя в поединке. Даже сам Кен-Гизар, лет тридцать назад – непревзойденный фехтовальщик, в свои лучшие годы не продержался бы против Фаргала и минуты. Теперь же, когда послу Священных островов перевалило за шестьдесят, а его большое грузное тело уставало даже от получаса обязательных утренних упражнений, сокту оставалось только с легкой завистью любоваться повелителем Карнагрии. Пусть и Кен-Гизар выглядел лет на двадцать моложе собственных лет, пусть ум его был много искушенней, чем у царя, пусть даже сам Яго отметил Кен-Гизара своим вниманием, но никогда уже сокт не ощутит упругой молодой силы в мышцах и той особой легкости, когда по утрам избыток жизни заставляет спрыгнуть с ложа навстречу новому дню. Разве что Яго пожелает вновь даровать ему юность!
Мысль об этом утешила Кен-Гизара, и он вспомнил о том, ради чего пришел к царю. Но действовать следовало осторожно. Склонный к решительным действиям Император Карнагрии требовал особого подхода.
– У меня для тебя подарок, царь. Пойдем.
Они покинули балкон и вернулись в теплый свет Малого зала Развлечений.
Тихая струнная музыка, которую так любил Фаргал, наполняла пахнущий цветами воздух. Музыка приходила издалека по хитроумным звуковым ходам, придуманным искусниками прежних Императоров. Изобретение, необычайно приятное для нынешнего Владыки, не любившего, когда поблизости находится много людей: будь то музыканты или же шестеро постельничих, по традиции положенных Императору Карнагрии.
Кен-Гизар развязал сумку и вынул из нее длинный сверток. Освободив завернутый предмет от холста, он сам еще раз полюбовался тонкостью старинной работы и только после этого, вернувшись на балкон, протянул подарок царю.
Это был кинжал.
Фаргал принял оружие и поднес его поближе к горящему факелу. Отсветы огня тускло блеснули на старой темной бронзе, покрывавшей ножны, и вспыхнули, ожив, на самоцветах рукояти.
Царь медленно вытянул кинжал из ножен. Клинок был немного длиннее ладони, с двойным изгибом волной и острым, загнутым вбок жалом. Царь коснулся большим пальцем лезвия, и оно легко разрезало кожу. Капелька крови окрасила клинок, казавшийся розоватым в свете факела. Поверхность металла напоминала покрытый лаком срез старого дерева. Приглядевшись, Фаргал заметил на одной из сторон нанесенный легкими синими линиями рисунок: изготовившийся к броску змей с широкой трехглазой головой. Клеймо Аша! Хвост змея оплетал начало клинка, становясь выпуклым и образуя гарду. Выпущенный раздвоенный язычок плясал на изогнутом острие.
Фаргал вопросительно взглянул на сокта.
– Из даров Самери,– пояснил посланник Священных островов.– Чары с него сняты, но и без чар он хорош, не правда ли?
– Хорош,– согласился царь, убирая клинок в ножны, на которых тоже был отчеканен знак Аша.
– Причудливы пути Судьбы! – задумчиво произнес Кен-Гизар.– Наш вечный соперник приносит нам в дар самое себя! «Как дар врага, пропитан ядом Жизни хлыст!» Так, кажется, у твоего Сурнаш-Гина?
Фаргал покачал головой:
– Как дар врага, отравлен Жизни хлыст!
А смерти путь всегда прямей и уже,
Чем тропка бегства. Позже, обнаружив,
Что ты – всего лишь сбитый ветром лист,—
Перевернешься к собственной спине,
Чтоб посмотреть в затылочную ямку
Без зеркала…
– …А путь у Смерти прям, как
Крюк молнии. Намек о том, что не
Счастливейшим – Ашшурова земля,
Там, за хребтом, а всадникам азартным,–
подхватил сокт.—
И только ощутив под сердцем жар, ты
Способен встать над ростром корабля
И в крохотную щелку кулака
Разглядывать летящую химеру
До той поры, покуда запах серы
Не отзовется пламенем в висках
И содроганьем собственной спины,
Проросшей серебристо-черным мехом.
И кажется ненужностью, помехой
Зов той, чей плач – не более чем эхо.
И дым забвенья кажется родным…
– Но женщина с ребенком на руках,–
продолжил Фаргал,—
Легко ступая смуглыми ногами,
Идет через удушливое пламя
По зыбкой ряби красного песка
К изъеденной заклятьями стене,
Едва заметно шевелит губами —
И камень исчезает: перед ней
Распахнутый и освещенный вход.
Поторопись! Сейчас она войдет,
И дверь закроется!..
Загнанная вглубь боль шевельнулась под сердцем Фаргала, но он привычным усилием затворил врата памяти.
– Мне показалось, или ты и впрямь назвал Аша – врагом? – спросил царь.
– Не врагом и не – Аша! – отозвался Кен-Гизар.– Я имел в виду Самери. Но, подумай, о царь, разве враг иной раз не важнее друга?
– Не для меня! – отрезал Фаргал.
«Слова не воина и не государя,– подумал сокт, бросив на царя теплый взгляд.– Слова человека!»
