Он теперь завершен, однако на деле, сообщает мне мистер Кетамин, немногочисленные резиденты материка отстаивают в международных судах свою независимость. И вовсе не случайность, что все эти фанатичные патриоты (известные как мэдланты и желающие получить свободу от угнетателей-колониалистов) одновременно богатейшие люди планеты и что, согласно свежеподписанной конституции Мэдлантиды, их грандиозные доходы не будут облагаться налогами. Как и наследственное имущество. Вдобавок каждый из этой группки получит статус посла пластикового государства и тем самым дипломатический иммунитет в своих скитаниях по миру. Вот она, милый твиттерянин, – благородная мечта моих родителей: безграничные деньги и безграничная свобода. Все крупные корпорации жаждут перевести сюда свою штаб-квартиру.
Мы уже вошли в воздушное пространство континента: скользим над белыми пластиковыми горами, закладываем виражи над белыми пластиковыми равнинами. Впереди – пятно не белого цвета. Примерно в центре моего обширного, толстого профиля стоит корабль. Он увяз в спиральной впадине, изображающей вход в мой слуховой канал, ушное отверстие, через которое, согласно православному христианству, Святой Дух оплодотворил Деву Марию. Судно, которое крепко застряло посреди пустоши, как исследовательский корабль в дрейфующих льдах – или как Сатана в ледяном озере у Данте, – это суперъяхта моих родителей, «Пангея Крусейдер».
21 декабря, 12:15 по гавайско-алеутскому времени
Дома с Камиллой Спенсер
Отправила Мэдисон Спенсер (Madisonspencer@aftrlife.hell)
Милый твиттерянин, на минуту перестань воображать, что этот грохочущий вертолет хотя бы отчасти движется энергией солнца или волн; спустя примерно миллион литров динозаврового сока мы садимся на «Пангею». Ах, «Пангея», ходящий по морям царственный palais
[34]
… Несмотря на то что корабль напоминает космическую станцию – сияющую, белоснежную, размером чуть поменьше Лонг-Айленда, – его главный салон оформлен а-ля типичная хибара в трущобах мегаполиса любой страны «третьего мира». Если забыть, что судно мягко покачивается и плавно скользит по соленым волнам Тихого океана, можно решить, что находишься на диких окраинах Соуэто или Рио-де-Жанейро.
Стекловолокно и тромплей творят чудеса: одна из переборок салона выглядит как стена из потрескавшихся, замазанных асбестом шлакоблоков. Самые известные художники-графферы мира из баллончиков с краской, не содержащей свинца, слой за слоем покрывали ее тэгами банд. В целом создается впечатление угрозы и политической солидарности с буйными народными массами; оно напоминает о грязной мужской уборной посреди шоссе в унылой глуши на севере штата Нью-Йорк.
Отвечаю Леонарду-КлАДезю: да, все это страшно смахивает на декорации. Однако потерпи – скоро станет ясно, к чему я веду. Мы приближаемся к пронзительной сцене: к возвращению блудной дочери в полузаботливые объятия матери. Я сосредоточиваюсь на обстановке лишь потому, что не готова к лавине эмоций, которая вот-вот на меня обрушится.
Вскоре хозяин грязной, болтающейся из стороны в сторону косы, мистер Кресент Сити, предстает перед моей мамой в просторном центральном салоне яхты. Я незримо сопровождаю его на аудиенции.
Сейчас я печатаю эти слова, а мама держит в руках коктейльный стакан, в котором поровну вишневого сиропа от кашля и темного рома, долька свежего органического ананаса и три мараскиновые вишенки, насаженные на бальзовую ножку бумажного зонтика – его за ничтожные деньги, на микрофинансирование развитых стран, смастерили чьи-то смуглые руки.
Для того кто так обеспокоен состоянием экологии, мама оставляет за собой парадоксально много отходов. Никак на это не влияет и то, что рядом нахожусь я. Мой призрак к ней очень близко – хоть фотографируй для журнала «Пипл», – однако она по-прежнему совершенно меня не видит.
Я сижу ровно на линии ее взгляда и щелкаю суставами призрачных пальцев. Ерзаю, ковыряю в носу, грызу призрачные ногти и все надеюсь, что она только делает вид, будто не замечает меня, просто игнорирует, но в любую секунду готова рявкнуть: «Мэдисон Дезерт Флауэр Роза Паркс Койот Трикстер Спенсер! ПЕРЕСТАНЬ!»
Так или иначе, пьяная или трезвая, но вот она, Камилла Спенсер: раскинулась на диване, в руке – коктейль, на коленях – журнал-таблоид. Великолепным театральным голосом, каким она обычно разговаривает только с горничными-сомалийками и далай-ламой, мать спрашивает своего охотника за головами призраков:
– Мистер Сити, отвечайте честно: вы отыскали дух Мэдисон?
В ее интонации – ловушка, ее голос – кобра, изготовившаяся к удару.
Из-под усов мистера К. – из-под грязных клочков цвета губ – доносится:
– Мэм, я нашел вашу дочь.
В глазах матери обжигающая боль – такую видит язык, когда кусаешь пережаренную в микроволновке пиццу «Кватро стаджиони».
– Доказательства, мистер Сити, – требует она.
– Когда-то давно, – говорит мистер К., – вы съели кошачье дерьмо, и мама вытащила из вашей задницы червя, длинного, как спагетти.
Мать давится напитком. Кашляет красной гренадиновой кровью на тыльную сторону ладони, кашляет, как ее мама, моя бабушка, и сквозь кашель умудряется прохрипеть:
– Вам это сказала моя мертвая мать?
Нет, мотает головой Кресент.
– Ваш ребенок. Клянусь.
– А мой убитый отец? – спрашивает она, запивая кашель коктейлем. – Полагаю, его вы также отыскали?
Кресент кивает.
– Говорили с ним?
О боги! Еще чуть-чуть – и мой оскудоумевший от наркотиков спутник выставит меня перепуганной членовредительницей из общественного туалета.
Кресент Сити снова кивает. Он подается вперед, и свечи – снизу, как рампа на сцене, – озаряют его изможденное лицо: блики скользят по морщинам и небритому подбородку.
– Ваш папа, мистер Бенджамин, сказал, что его не убивали.
– Тогда вы, мистер Сити, – пригвождает его мама, – вы – шарлатан!
Не убивали?
– Вы, мистер Сити!.. – восклицает мама. Она размашисто выкидывает вперед руку с выставленным указательным пальцем и тем же широким театральным жестом скидывает с колен журнал. – Вы – мошенник! – Журнал, взмахнув страницами, падает на пол обложкой кверху. – Потому что мой ребенок не умер! Моего отца жестоко убил психопат. А мой ребенок жив!
Она сошла с ума. Я не жива и я – не психопат.
На заголовке журнала у наших ног: «Мэдди Спенсер воскресла». А шрифтом чуть меньше провозглашается: «И сбросила 60 фунтов!»
– Вы и не должны верить на слово, – говорит мистер К., погружает руку в смердящий нарыв кармана на джинсах, откуда извлекает пузырек со знакомым белым порошком. – Я вам покажу. – Он протягивает бутылочку маме и предлагает: – Смелее, Святая мать Камилла. Поговорите с Мэдисон сами.
