В дверь снова позвонили. Отец двинулся открывать, я преградила ему дорогу. Стоя между ним и дверью ванной, я замахнулась… как когда-то «Биглем», желая наказать того, кто совал мне мерзкий собачий помет… замахнулась ладонью, подскочила и прыгнула, чтобы точно попасть по гладко выбритому лицу.
Оно сделалось Ctrl+Alt+Потрясенным. Унитаз изрыгнул воду. Он подавился мертвым телом моего котеночка, его рвало. Из простой сантехники он превратился в котел, где кипели и плескали через край гниющие кошачьи части и злое колдовство.
Даже пребывая в оцепенении, я не могла не заметить, как в дверной проем ванной вошел странный мальчик, определенно беспризорник. Его шишковатый лоб наводил на мысли о романских руинах и готике. О волках. О горбатых цыганках-чародейках. Вид угрюмого бродяжки… извержение унитаза… моя бешеная оплеуха… от всего этого мать завизжала, а отец дал мне пощечину – быструю, будто она была эхом моего удара.
21 декабря, 10:58 по тихоокеанскому времени
Трагическая развязка истории с котенком
Отправила Мэдисон Спенсер (Madisonspencer@aftrlife.hell)
Милый твиттерянин!
Да, отец меня ударил.
И да – пусть я высокомерная романтичная особа, жаждущая стать многострадальной Элен Бернс, зато я понимаю: получить шлепок по губам, на мою же беду слишком дерзким, – это совсем не так классно, как мне представлялось.
В благоустроенной ванной комнате «Беверли Уилшира» холодная вода из подавившегося котенком унитаза текла мимо наших ног. Папин шлепок был слабым – моя голова едва мотнулась, – но звон от него так и скакал между кафельных стен. Моя пухлая детская ручонка от удара по твердому папиному лицу болела больше, чем щека от его оплеухи. Широкое зеркало охотно отразило нас обоих: крохотный алый отпечаток моей руки и мое лицо, темное от злости. Мама в окружении горничных, ассистентов и прочих прихлебателей стояла рядом, прикрыв глаза ладонями с клиновидными пальцами, чтобы не видеть жестокой сцены. Клочки рыжего меха плыли на гребнях прилива; нас – всех нас – затопило. Только странный усыновленный незнакомец держался в стороне от семейной драмы. Этот угрюмый, разбойничьего вида подросток – он был предвестником бедствий, грядущих из какого-то далекого, терзаемого распрями, одуревшего от крови феода. Это суровое лицо будущего мужчины, вскормленного, без сомнения, алчными волками, принадлежало Горану. Таков был напряженный момент нашей первой встречи.
В следующие дни и недели – в Найроби, в Нагасаки, в Неаполе – отец откровенно переключил все свои теплые чувства с меня на этого мрачного бродяжку. Так же как я совсем недавно выказывала недовольство посредством котенка, папа теперь обращался ко мне через Горана. Например: «Скажи сестре, что на Рождество она ничего не получит. Разве только удлинитель к ремню безопасности». Не то чтобы мы вообще праздновали Рождество. Отец меня не замечал. Я была сестрой Горана или дочерью своей матери, но для него – невидимкой. И поскольку он меня не видел, говорить с ним я не могла. Так мы перестали существовать друг для друга.
В Риме, Рейкьявике, Рио для него я уже сделалась призраком.
Затем произошел тот несчастный эпизод в «Диснейуорлде» – Горан перерезал глотку пони. Затем Горан стащил мамины награды «Пиплз чойс» и продал через Интернет. После этого отец стал понемногу оттаивать, но было уже поздно: вскоре – совсем вскоре – я умерла по-настоящему.
21 декабря, 11:59 по тихоокеанскому времени
Прибытие мерзости
Отправил Леонард-КлАДезь
(Hadesbrainiacleonard@aftrlife.hell)
В своих писаниях неоплатоник Зотикус в третьем веке предсказывал, что однажды некая могучая страна будет править всеми остальными народами. Она расположится на острове посреди океана, стремительно вберет в себя богатства целого мира, и в ней поселятся правители со всей земли. Неоплатоник Прокл Диадох в пятом веке описывал эту страну как прекрасный мираж. Согласно египетским иероглифам, она будет плыть по краю окоема.
И здесь вынесет на берег рукотворное дитя. Оно пойдет по берегам облачного цвета, сознавая свою наготу не более, чем сознавали первые люди.
Весь пластик находит там свое последнее пристанище. Там – безмятежный центр Саргассова моря пластика. Северное Тихоокеанское кольцо – так называют это кладбище.
И явится туда человеческая мать – придет пешая, по тому же берегу, погруженная в горе. И женщина эта будет чрезвычайно одинока, сопровождать ее будут лишь стилист, пресс-агент, четыре вооруженных телохранителя, инструктор по йоге, два наставника-гуру и диетолог. Женщина заметит рукотворное дитя: стройную фигуру с кожей столь безупречной, сколь безупречен может быть лишь пластик. С лицом столь безукоризненным, сколь безукоризненной может быть только фотография. Волосы – огромная копна из нитей, густая, расчесанная бесконечными океанскими волнами. И вся наружность рукотворного ребенка говорит, что это – дитя-девочка.
И девочка эта неописуемой красоты.
Еще издали, едва заметив дитя, одинокая женщина окликнет ее, говорит Платон. Она застынет на месте, у нее перехватит дыхание. Она несмело шагнет вперед, невольно воздев руки, чтобы обнять видение, и воскликнет: «Мэдисон?»
Ибо глаза скорбящей матери узнают в этом морском даре ее воскресшего ребенка. И эту женщину, бредущую по берегу, нарекут королевой сего богатого королевства.
Здесь давно потерянный ребенок воссоединится с горюющей родительницей. Здесь произойдет чудо, свидетелями которого станет вся ее свита.
На глаза женщины набегут слезы. Ибо эта незнакомка, что стоит голой на сияющем берегу… эта незнакомка стройна и таинственно тиха – не толста, не ворчлива, не своенравна и не угрюма, – однако в остальном сходство совершенно. Это убитое дитя, восславленное дитя. Прежде чем женщина окликнет его во второй раз, пишет Платон, у нее перехватит дыхание от переполняющих ее чувств.
Так зло подбросит свое дитя в гнездо ни о чем не подозревающей птицы.
Так, согласно Саисским папирусам, добру будут наставлены рога. А зло жаждет приладить добру пару рожек.
Ибо эта иномирная красота, эта девочка, порожденная пластиком и выпестованная морем, приветливо раскинет руки навстречу матери. Сладким голосом она проговорит: «Мама». Дитя-девочка выступит вперед, обнимет женщину и произнесет: «Камилла Спенсер, я вернулась к тебе». Держа в объятиях потерявшую ребенка женщину, она скажет: «Я вернулась как доказательство вечной жизни. Я принесла весть о рае».
21 декабря, полдень по гавайско-алеутскому времени
Фата-Моргана
Отправила Мэдисон Спенсер (Madisonspencer@aftrlife.hell)
Милый твиттерянин!
В конечном счете это история о трех островах. Как у Лемюэля Гулливера. Первым нашим островом был Манхэттен. Вторым – островок посреди шоссе. О третьем речь пойдет далее.
После нашего унизительного фиаско в аэропорту Лос-Анджелеса я следую за своим пастырем-медиумом в индивидуально переоборудованный CH-53D «Си-стэллион», «Гайя винд», и вертолет долго, на небольшой высоте несет нас над Тихим океаном. Светит послеполуденное солнце, декабрьский воздух кристально чист, так что вид снаружи потрясающий.
