Безмятежно, закрыв глаза, я с нетерпением ждала болезненного удара. Слышала, как мама перемешивает сахар в кофе – ложка тоненько пела, звеня о фарфоровую чашку. Слышала хруст – отец размазывал масло по тосту. Наконец мама сказала:
– Антонио, не будем тянуть… Давай, ударь свою дочь.
– Камилла, – раздался отцовский голос, – не подыгрывай ей.
А я все ждала, закрыв глаза и подставив лицо.
– Твоя мать права, Мэдди, – сказал папа. – Однако мы станем выбивать из тебя дурь не раньше чем тебе исполнится восемнадцать.
Дорогая СПИДЭмили-Канадка, я представила, что глаза мои завязаны, а во рту болтается дымящаяся сигарета «Голуаз». Я молилась, чтобы меня отлупили, как боксерскую грушу для девочек.
Мама сказала:
– Мы хотели помочь тебе справиться со скорбью по дедушке с бабушкой.
– Дорогая, у нас для тебя подарок, – произнес отцовский голос.
Я открыла глаза и увидела Мистера Плюха. В моем бокале с водой дрожала плавничками прелестная золотая рыбка. Выпученные глаза вращались, рассматривая меня. Створки рта открывались и закрывались, открывались и закрывались. При виде этого крохотного солнечного существа, которое шевелило плавниками в поданной к завтраку и невыпитой воде, маска упрямства на моем лице рассыпалась. Одним словом, я обрадовалась. Имя Мистер Плюх само пришло на ум, я весело захлопала в ладоши и в этот момент сделалась счастливым ребенком в окружении улыбающегося семейства. И тут же, увы, перестала им быть.
В следующий миг Мистера Плюха не стало. Он перевернулся и всплыл брюшком кверху. Мы все трое уставились на него в полном Ctrl+Alt+Изумлении.
– Камилла, ты, случайно, не перепутала воду? – Отец потянулся через стол, поднял бокал с мертвым Мистером Плюхом, поднес к губам и осторожно отхлебнул, не касаясь усопшей рыбки. – Я так и думал.
– Мэдди уже приняла ГОМК? – спросила мама.
– Нет, – ответил отец, – боюсь, ее приняла золотая рыбка.
Мои родители – бывшие наркоманы, укурки, любители спидов – случайно устроили передоз моей рыбке, поместив ее в бокал, полный ГОМК. То есть жидкого экстази. То есть гамма-оксимасляной кислоты. Папа как ни в чем не бывало продолжал пить, хотя золотое тельце стукалось о его губы; он подцепил трупик двумя пальцами, передал горничной-сомалийке и торжественно произнес:
– В уборную, и сим вернется она в великий круговорот жизни.
Я потянулась к телефону, чтобы набрать Иисуса и поведать ему подробности новейшего злодеяния. Мама пододвинула ко мне корзину с выпечкой и вздохнула.
– Не вышло с мистером Рыбкой… Мэдди, что, если мы съездим и купим тебе симпатичного котеночка?
21 декабря, 10:40 по тихоокеанскому времени
Мою истинную любовь спасают из лап смерти
Отправила Мэдисон Спенсер (Madisonspencer@aftrlife.hell)
Милый твиттерянин!
Если родители брали кого-то в семью, без десяти миллионов пресс-релизов это не обходилось. Тиграстик не стал исключением. Съемочная группа документалистов сопровождала нас в пожизненном приюте на востоке Лос-Анджелеса, где мы с папой оценивали достоинства разнообразных брошенных животных. Мама подвела фалангу операторов к тощей полосатой кошке в клетке из проволоки, просмотрела карточку с данными и протянула:
– О-о-о, Мэдисон, у этой лейкемия! По прогнозам, жить ей не больше четырех месяцев. Идеальный вариант!
Для родителей главным критерием отношений с теми, кто от них зависел, была недолговечность. Они всегда выбирали такие дома, работников, бизнес и детей из стран «третьего мира», отказаться от которых в одно мгновение не составляло труда. Нет ничего лучше для пиара, чем то, что можно спасти, месяц усиленно любить, а потом, снимая на видео, пышно похоронить.
Когда я отклонила кандидатуру умирающей кошки, папа подвел меня к престарелому коту черепахового окраса. В приюте считали, что проживет он еще недель шесть.
– Диабет. – Папа покивал с серьезным видом. – Пусть это послужит вам уроком, юная леди, когда вас в следующий раз потянет на сладкое.
Камеры следовали за нами от одной обреченной кошки к другой, от инфекционного перитонита к гипертрофической кардиомиопатии. Некоторые животные едва могли поднять головы, когда я почесывала их за дрожащими от озноба ушами. Это место больше походило на кошачий хоспис, чем на приют. Глядеть на кошечек, которые страдают от опухоли кишечника и пиометры последней стадии, было страшно. Все так: каждая хотела, чтобы ее взяли домой и любили, только я ни одну из них не хотела. Я хотела ту, которая будет жить и любить меня.
На одноразовой впитывающей пеленке лежал сиамец – он уже не контролировал мочевой пузырь. Жалобно плакал густыми слезами, моргал и глядел на меня сквозь муть катаракты. Отец, увидев длинный список необходимых каждый день лекарств, просиял:
– Мэдди! Этот парень долго не протянет. – Он привлек меня к провонявшей клетке. – Назовешь его Кэт Стивенс и организуешь ему самое шикарное погребение, какое только бывало у кошек.
Мама гримасничала перед камерами:
– Дети ну просто обожают устраивать похороны питомцев… Делают им маленькое кладбище, заполняют каждую могилку! Это знакомит их с формами бактериальной жизни в почве!
Если она и уважала какие-либо формы жизни, то ее мать к ним не относилась. Бабушка умерла в Хэллоуин от блуждающего тромба, вызванного раковой опухолью, а на следующий день моя мама прилетела из Канн с жутким, аквамаринового цвета вечерним платьем в пайетках и мелком жемчуге.
«От кутюр», – сказала она, появляясь в дверях захолустной похоронной конторы с платьем в прозрачном полиэтиленовом мешке, перекинутым через руку. Селянин был изумлен: по другую сторону его стола находились Антонио и Камилла Спенсеры. Лебезя перед ними, он согласился, что платье роскошное, однако затем терпеливо объяснил: оно четвертого размера, а у изъеденного раком тела бабушки Минни – десятый.
Папа мгновенно достал из внутреннего кармана чековую книжку:
«Сколько?»
«Не понимаю», – растерялся похоронных дел мастер.
«Подогнать размер», – пояснила мама.
«Такое красивое… Вы точно хотите, чтобы я распустил швы?» – спросил он. Бедняга.
Мама ахнула, отец возмущенно замотал головой:
«Варвар! Это платье – произведение искусства. Тронете хоть один стежок – засудим и пустим по миру».
«Мы хотим, – начала втолковывать мама, – чтобы вы слегка подправили. Чуточку липосакции в одном месте, чуточку в другом… Мать должна выглядеть идеально».
«Камера прибавляет десять фунтов», – сообщил отец, одновременно выписывая чек на головокружительную шестизначную сумму.
«Камера?» – переспросил похоронщик.
«Еще неплохо бы подтянуть за ушами, – продолжила мама и показала на себе, сведя кожу на висках так, что щеки сделались гладкими и упругими. – Слегка увеличить грудь – приподнять, ну или поставить имплантаты. Так лиф сядет получше».
