– Да кто вам сказал, что больше не будет социальных экспериментов?!
– А если и будут? Мы же стали другими, нам никогда не пригодится никакое оружие, и не нужно тыкать нас лицом в разверстые гробы, чтобы доказать, как нехорошо убивать людей!.. Я сама знаю это лучше всех в мире! – Марси выбежала на середину зала, сложила ладошки рупором и громко, по складам, выкрикнула в гулкую пустоту: – Убивать нехорошо-о!
Эхо с готовностью повторило каждый звук, возвращая его полной уже невнятицей.
– Не надо шуметь, – сказал Бекетов раздраженно. Он снял очки и неспешно протер их полой халата. – Здесь музей. Не будите лихо…
– Что ты молчишь, Кратов? – возмутилась Марси. – Скажи, что я права!
– Он правильно молчит, – проворчал Бекетов. – Он старше, он знает.
– Что, что он знает?!
– Ничего еще не кончено. История не дописана. И она не дает никаких гарантий.
– Я молчу не поэтому, – наконец сказал Кратов. – Я… я просто никогда не думал над этим.
– Как можно не думать о собственном прошлом? – изумился профессор. – Чем же тогда заняты ваши мозги? Или они всего лишь переваривают ту жвачку, что подбрасывает им настоящее?
– Они заняты иным. По-моему, общество, живущее прошлым, не имеет будущего…
– Я не знаю такого афоризма. Но мир, лишенный памяти, становится безумным!
– Это правда, – согласился Кратов. – Однажды я видел такой мир.
– Так вы нездешний, – догадался старик, изучая его блеклыми слезящимися глазенками. – Теперь мне все ясно.
– Что вам ясно? – подобрался Кратов. – Вы думаете, мы все настолько оторвались от нашей планеты, что нам стало безразлично все, что с ней происходит? Это неправда! Мы без Земли – никто. Мы ушли в Галактику не за тем, чтобы удовлетворять собственный праздный интерес. Мы служим Земле как умеем…
– Сейчас вы скажете, что вы – двери Земли, открытые во вселенную, – фыркнул Бекетов.
– И скажу!
– Я уже слышал этот довод и не собираюсь его опровергать. И вообще мне скучно с вами дискутировать. Мы не поймем друг друга. Если я заявлю вам, что никогда история Земли не творилась в небесных сферах, как бы это ни утверждалось всеми священными писаниями, вы все едино мне не поверите. В чем, собственно, вы видите вашу заслугу перед человечеством? В том, что оно получает все новые и новые игрушки из магазина?..
– Что такое магазин? – ревниво спросила девушка.
– …Но лишь несмышленое дитя находит удовольствие в пестро раскрашенных цацках. В лучшем случае они развивают его воображение. В худшем – ему есть на чем выместить избыток эмоций, есть что сгрызть или сломать. Но человечество давно вышло из младенческого возраста. И не надо сопоставлять его со всякими нелюдями! Астрономически они могут быть сколько угодно старше, и это ни о чем не свидетельствует. У них своя дорога, у нас – своя. История Земли пишется здесь, только здесь! – Бекетов слабо притопнул ногой в спадающем шлепанце. – И никто не докажет мне, что впереди нас не ждут новые тираны, новые потрясения и человеческие гекатомбы! Что же до библейских заповедей… – он сморщился еще сильнее и тоненько пропищал: – «Убивать нехорошо-о-о!..» Так мы повторяем их, как заклинание, вот уже несколько тысяч лет. И все убиваем, убиваем, убиваем!
– Люди уже не воюют между собой, – сказал Кратов.
– Они просто растерялись. Им пока нечего делить. Это скоро пройдет.
– Так эти бронированные двери, непробиваемые стены… – сказала Марси. – Наверное, все же это не совсем музей?
– Арсенал? – усмехнулся Бекетов. – Отчасти. Потому и стены, чтобы никому в голову не взбрела такая мысль. Но если дойдет до дела, никакой бетон не поможет… – он оборотился к сумрачному Кратову. – А теперь возражайте.
– Но вы тоже не услышите моих аргументов, – сказал тот.
– Разумеется, не услышу. Мы живем в разных временах. И настоящее – лишь их пересечение. Поэтому идите своей дорогой, а я останусь здесь. Но когда выяснится, что ваша дорога ведет в тупик, не говорите, что не видели указателей!
Бекетов совершил чопорный поклон и удалился в проход между витринами.
– Ты доволен? – спросила Марси с иронией.
– Я в восторге, – буркнул Кратов.
– Тогда пойдем отсюда.
– Хорошо, – сказал Кратов, помедлив. – Пойдем.
Держась за руки, словно боясь потерять друг дружку в полумраке, они двинулись к выходу. Но не успели и потому вынуждены были посторониться, уступая дорогу.
В музей с шумом и гомоном вливались люди. Взрослых было немного, они лишь сопровождали пеструю, разноголосую ораву ребятишек десяти-двенадцати лет, моментально заполнившую все пространство музея. Тишины как не бывало. Кратова несколько раз без особых церемоний чувствительно пихнули острыми локтями. Он подвинулся, освобождая доступ к каменному топору.
– У-у, какая дубина!
– У меня есть такой… он водой пуляет. Я его киселем зарядил, а он в меня как фыркнет!
– Мне бы такую арбу… арке… зубу, я бы все яблоки с верхушек посшибал, они там краснущие, никак не достать, только с гравитра, а мама Гера не разреша-а-ает…
Некоторое время Кратов и Марси молча топали по брусчатке. Навстречу им шли новые и новые экскурсанты, по большей части дети. Воздух насытился мелкой дождевой пылью из катившихся над музеем насупленных туч.
– Видишь, никто не собирается забывать прошлое, – нарушила молчание Марси.
– Профессор Бекетов, наверное, готов перекреститься, – усмехнулся Кратов. – Впрочем, я тоже. Я видел, что случается, когда старательно забывают прошлое.
– Тот мир, о котором ты упоминал?
– Да. Этот музей… он напомнил мне о нем.
– Почему ты не стал спорить с Бекетовым? Помнится, перед Резником ты никогда не пасовал.
– Это далеко не Резник. И у меня не было никаких аргументов. – Кратов вдруг разозлился. – Но почему я вообще должен постоянно с кем-то спорить?! Я устал спорить! Я хочу жить, работать и отдыхать! Я прилетел домой, я дома, а на меня все смотрят, как на чудище морское. И лезут, лезут со своими паршивыми дискуссиями…
– Ну, я-то лезу совсем с другим, – кротко заметила Марси.
– Теперь мне понятно, почему звездоходы не любят бывать на Земле, – продолжал кипятиться Кратов. – Им здесь житья нет от всех этих Резников, Бекетовых, всяких там Анастасьевых…
– Господин Анастасьев, как мне кажется, просто метарасист, – сказала Марси. – Резник же обычный фрондер.
– А профессор Бекетов – смотритель арсенала, панически напуганный перспективой его расконсервации. И все в один голос против Галактики. Не странно ли?
– Не странно. Я тоже против Галактики. С какой стати я должна делить с нею тебя? Будь она женщиной, мы могли бы еще как-то договориться.
