Он зацепился ногой за торчавшее из земли корневище и упал, в кровь разодрав колени. Застонал – не от боли, скорее от злости.
«Она говорила со мной, а я ничего не испытывал, кроме усталости и раздражения. Мне было безразлично, я хотел одного: чтобы она ушла. Слабые чувства, поверхностные… Неужели во мне все стерто? Сначала Харон, затем – голубой гроб… Они погубили меня, гады, во мне одна пустота!..»
Костя сел, привалился спиной к шершавому стволу. «Попадись мне сейчас кто-то из них… Стеллан или Пазур… убил бы. Как же я теперь?..» Ему хотелось плакать от бессилия.
Перед самым лицом на запястье тускло мерцал ободок видеобраслета.
«Машина… Машина? Все стерто? Все?! Сейчас узнаем».
Он запретил себе делать это. Запретил раз и навсегда, едва только ступил на Землю. Но настало время преступать запреты.
Легко, привычно, почти не глядя он набрал заветный код. Крохотный экран засветился.
Теплое облако золотых волос. Чуть припухшие со сна сердитые глаза. Знакомый, отзывающийся в самом сердце, бесконечно любимый голос.
– Кто это? Ничего не видно… Я уже сплю. Если не срочно, позвони, пожалуйста, утром, договорились?
Видение счастья пропало.
Кратов сидел в темноте, обхватив голову руками, и мерно раскачивался из стороны в сторону. Пытался убаюкать свою боль.
Все возвратилось на круги своя. Ничего не было забыто.
«Я человек… человек…»
Интерлюдия
Земля
Едва отойдя от стоянки гравитров, они увидели первый указатель.
– А ты боялась, что не найдем, – сказал Кратов.
Указатель гласил: «Единственный в Галактике музей оружия! Непременно посетите, не пожалеете», а стрелочка предлагала следовать в глубину березовой рощи. На верхушке штока дремала ворона.
– Я не хочу в музей оружия, – сказала Марси.
– Почему? – спросил Кратов рассеянно.
– Я боюсь.
– Глупости, – сказал он уверенно.
– Призывы эти дурацкие, – ворчала Марси. – Разве можно в таком легкомысленном тоне приобщать к нашей страшненькой истории?
– Выходит, можно. Слава богу, обошлось без пиктограмм, в доступной форме воспроизводящих наиболее ударные эпизоды мировых войн. Наподобие тех, что мы с тобой видели перед музеем кулинарии, помнишь?
Марси фыркнула.
– И мне интересно, – продолжал Кратов. – Наша грешная цивилизация имеет такую бурную историю, что этим невольно хочется гордиться. Редко в каком уголке вселенной воевали так много, охотно и умело, как у нас. Для ксеносоциологов эти музеи – настоящая Мекка. И для тех, кто безутешно скорбит о прошлом и бубнит о каком-то особом предназначении человечества.
– А что, он действительно единственный в Галактике? – усомнилась Марси.
– Я бывал по меньшей мере в пяти музеях оружия. Да что говорить, когда только в Москве есть музей революции и музей войны…
– И все же неспроста ты меня сюда тащишь, – сказала Марси. – Ты ничего и никогда не делаешь попусту. Сознайся: ты и на Земле работаешь ксенологом? У тебя какое-то спецзадание?
– Конечно! – Кратов смущенно засмеялся. – И оно тебе известно. Я назначен лейб-мемуарщиком при Совете тектонов. Но музей оружия здесь ни при чем.
Над ними нависало циклопическое мрачное сооружение из серых бетонных глыб, даже на расстоянии казавшихся шершавыми. На стыках между ними виднелись узкие щели-бойницы. Площадь перед музеем была вымощена брусчаткой.
«Очень мне это знакомо, – подумал Кратов, сбавляя шаг. У него даже мурашки пробежали по коже от этого воспоминания, и сразу захотелось обратно. – Десять с лишним лет назад я стоял на пороге точно такого же здания. В скафандре высшей защиты и с фогратором наперевес. Все происходило на сумасшедшей планете Уэркаф, а здание я сам впоследствии назвал «дольменом». И с этого «дольмена» начался мой первый контакт, на который я пошел по собственной воле».
На фоне древнего бетона Марси, в ярко-желтой юбке и красном, замысловато увязанном вокруг плеч и талии платке взамен блузки, выглядела чужеродным тропическим цветком. В полную противоположность Кратову, по обыкновению своему облаченному в темно-серые брюки и светло-серую безрукавку и потому вполне гармонировавшему с общей мертвенной тусклостью архитектурного ансамбля.
– Вот еще глупость, – сказала Марси обреченным голосом. – Можно было свободно подлететь на гравитре прямо сюда, к центральному входу…
– Никак нельзя, – промолвил Кратов, не без усилия над собой пробуждаясь к реальности. – Отдельные экспонаты не удалось обезвредить, и есть опасение, что они сработают по летящей цели.
– Правда?! – чистые зеленые глаза девушки округлились и засияли азартом. – Что же ты раньше мне не сказал?
Кратов принужденно засмеялся.
Они протиснулись между раздвинутых бетонных створок, утыканных острыми шипами и охваченных стальными полосами. И очутились в сумрачном помещении, куда сквозь оконные щели едва проникали крохи дневного солнца, да еще чуточку перепадало от тысяч и тысяч раскиданных по нему освещенных витрин.
– Представляю, каково тут по ночам, – сказала Марси, теснясь к Кратову. – И эти жуткие крепостные двери! Против кого навострены эти шипы? Против драконов, динозавров? Или против меня с тобой?
Недовольный голосок Марси многократно отразился в закоулках громадного пустого зала. Должно быть, и в самом деле они оказались единственными посетителями.
– Наверное, были попытки завладеть кое-какими раритетами, – осторожно предположил Кратов. – Не сейчас, разумеется, а много раньше. Ведь это старый музей. Одна архитектура чего стоит! Так строили защитные сооружения в эпоху ядерного противостояния. Не удивлюсь, если предки, не особо ломая голову, аккуратно откопали один из командных постов того времени и отдали под музей.
– Примерно так оно и есть, – услышали они надтреснутый пресекающийся голос и заозирались, пытаясь обнаружить его источник.
Смотритель музея был стар, как его экспонаты, и выглядел на все свои годы. Шаркая разношенными шлепанцами, он вывернул из-за ряда витрин и приблизился к ним. В неопрятном синем халате, согбенный, седой и лохматый, похожий на летописного волхва. Для полного сходства ему недоставало разве что корявой клюки да нахохленной совы на плече. Сморщенное серое, как и сам бетон, лицо было наполовину скрыто архаическими стеклянными очками в роговой оправе.
– Мое почтение, – растерянно сказал Кратов. Он не ожидал встретить в музее живого смотрителя.
Марси молча сделала книксен.
– Честь имею, Бекетов, профессор, – скороговоркой, как нечто, не стоящее внимания, сказал старик. – Это наблюдательный бункер одного из испытательных полигонов. Когда вы подниметесь на третий этаж, то сможете представить, откуда и как велось наблюдение. И за чем именно оно велось.
