Рунгерд совсем уж собралась поведать мне краткий курс теории оборотничества, но спохватилась и вернулась к основной задаче.
Она быстренько проанализировала (вслух, так что я оказался в курсе) историю моей любви и мести, а затем пришла в выводу, что все это тоже было результатом порчи. Так что нет, не из-за Сторкада я угодил в полосу непрухи.
Рунгерд было совершенно очевидно, что имела место подстава.
Не может же доблестный викинг с ходу влюбиться в никудышную шлюху-рабыню, а затем вызвать на дуэль одного из лучших поединщиков Хедебю. Да и зачем Сторкаду убивать девку? Нет, речь, само собой, не о гуманизме, а о деньгах. За мертвую чужую рабыню ему пришлось отдать свое серебро. Глупость какая!
Я спорить не стал. Прошло всего-ничего, а я уже не помнил личика этой бедняжки-рабыни. Черствый я, должно быть, человек…
Вывод, сделанный из этой истории Рунгерд, был однозначен.
Я нарушил сакральные правила еще до прибытия в Хедебю. Собственно, я только и делал, что нарушал всяческие запреты.
Но, кажется, Рунгерд знает, когда последствия моего сакрального невежества превысили некий предел и возникла эта самая «порча». Впервые она обрушилась на меня в облике булыжника, скинутого с береговой кручи неразумными эстами. Вывод очевиден. Даже ежику понятно, что мстит мне не какой-нибудь там загубленный дружинник Довгана, а неупокоенный дух прирезанного отморозка-берсерка!
С другой стороны, с чего бы ему мстить? Безумный воин умер в бою и должен сейчас вкушать сладости битв на территории Валхаллы. Так какого хрена он шляется по Срединному Миру и гадит своему убийце?
Меня заставили вновь повторить историю моей славной победы и… Вот!
Меч! Я же выбил у чертова оборотня оружие аккурат перед тем, как тот окочурился!
Рунгерд с удовольствием потянулась. Она выглядела вполне удовлетворенной. Сложная работа закончена. Результат налицо.
Трудно было поверить, что все неприятности (включая влюбленность, месть, последующую пьянку и рабские колодки) происходят исключительно от того пинка, которым я вышиб меч из холодеющей конечности берсерка.
Дочь Ормульфа Хальфдана, с дотошностью психоаналитика изучившая историю моих приключений, исходила из того, что у меня менталитет викинга. Но я-то – не он!
То, что для местного головореза – серьезное отступление от базовой модели поведения, для меня – жизненная норма. К примеру, здешние привыкли взвешивать сказанное (даже в запальчивости) слово. Чисто как наши уголовники. Оно и понятно. Это у нас за опрометчивые слова тебе просто врежут по морде. Здесь же за необдуманную реплику могут и башку снести.
Кстати, еще один эпизод, о котором я не рассказал Рунгерд. Это когда я по неопытности спровоцировал Стюрмира. Тоже ведь запросто мог оказаться со свернутой шеей.
Но доверимся специалисту. Рунгерд лучше знает, что нужно скандинавским злым духам. Тем более, других вариантов у меня все равно нет.
– Ну и что мне теперь делать? – спросил я.
– Как что? – Рунгерд даже удивилась. – Попроси Одина о защите! Пусть он избавит тебя от мести мертвых.
Интересное предложение.
Как бы так поделикатнее объяснить, что Один – не герой моей детской сказки…
– Рунгерд, я не уверен, что он меня услышит, – сказал я, тщательно подбирая слова. – Я ведь рожден далеко отсюда, и у нас там другие боги.
– Ну и что? – Рунгерд удивилась еще больше. – Теперь ты здесь. И я вижу явные знаки того, что Отец воинов к тебе благоволит. Принеси ему жертву, попроси покорно – Один любит, когда ему покорны, – и он тебя очистит!
– Жертву? – Еще чего не хватало. Даже если я и решусь утопить в море какой-нибудь корабль вместе с командой, кто же мне такое позволит?
– Для начала хотя бы петуха, – сказала Рунгерд, развеяв мои страхи. – Я продам тебе подходящего. Недорого.
Глава сорок четвертая,
в которой герой общается с Одином
Наверное, за эти деньги можно было бы купить целый курятник, но я не торговался. Будем считать это платой за совет. Тем более что сравнительно недавно я предлагал госпоже Рунгерд золотой браслет стоимостью в хорошую кольчугу.
Короче, петуха я купил.
Мой естественный вопрос: где теперь находится тот, которому предназначена птичка, вызвал у внучки финской вельвы очаровательный смех.
Засим меня торжественно отвели к дому одноглазого любителя свежей крови.
Это оказалось наполовину вмурованное в холм строение с крепкой деревянной дверью. Чтобы не сбежал, надо полагать, поскольку в жилых домах данам вполне хватало кожаного полога. Дверь была прикрыта, но не заперта.
– Иди же!
Я замешкался, и Рутгерд пихнула меня кулачком в бок.
– А ты?
Взрыв смеха.
– Я? Я? – Рунгерд хохотала и не могла остановиться. Ей, кстати, шло.
Что я опять сморозил?
Сморозил.
– Я женщина, – отсмеявшись, поведала она.
Ну да, а то я сам не вижу!
– Мы, женщины, не поклоняемся Гунгниру
[43]
. Нам больше по нраву красавчик Фрейр
[44]
и его копье! – Тут она самым неприличным образом ухватила меня за гениталии.
Я аж подпрыгнул, а Рунгерд вновь залилась смехом. Но тут же вновь стала серьезной.
– Будь осторожен, Ульф Вогенсон! Отец воинов сам любит пошутить, хотя шутки его мало кому по вкусу. Однако он очень не любит, когда его дети подшучивают над ним! Помни: ты в его власти. Так что перестань ухмыляться, иди и сделай все, как надо!
Внутри было как-то мрачновато. И скверно пахло. Падалью. Черный петушок, которого я держал за лапки, вяло трепыхнулся.
По мере того, как мои глаза привыкали к темноте, прорисовывалась внутренность подгорного жилища. В подробностях. Подсветки хватало. Боги не боятся холода, поэтому сквозь щели между бревнами пробивался дневной свет. Он падал на мрачные хари идолов, порожденные фантазией датских резчиков, и можно было не сомневаться: сумасшедший дом был бы подходящим приютом для авторов подобных шедевров.
Вспомнился словенский Сварог, на празднике которого мне предлагали роль «жертвенной птички». Тот бог был куда внушительней, чем эти деревяхи с раззявленными ротиками. Впрочем, сии монстры, судя по всему, домашний вариант. У словен в домах тоже стояли уродцы-идолы – уменьшенные копии главных божеств. Предметы интерьера, так сказать. Возможно, где-то имеется и полноценное капище Одина, где Отец воинов изваян в три человеческих роста.
