Со стороны, наверное, это выглядело неплохо. Умелый бросок копья – это вообще очень эффектное зрелище. Намного красивее, чем выстрел из лука.
Это копье было брошено умело. И конечно его железко, как и положено, перед боем, было защищено «нахлобучкой».
Может, ремешок был завязан некачественно. Или порвался в процессе работы… Так или иначе, но брошенное с надлежащей силой и умением копье во время полета растеряло все «предохранители». Что не помешало ему описать красивую дугу, конец которой теоретически должен был упереться в щит прикрывавшего мою спину Руада, а фактически – в эту самую спину, потому что у Руада (чистая фантастика!) развязался шнурок на обуви, и как раз в этот момент он на него наступил. И упал на колено. Не больше, чем на секунду. И в эту секунду над его головой, едва не ширкнув Руада по шлему, прогудело копье.
Бросал копье Ульфхам Треска. И целил, что характерно, не в меня, а в «предводителя» нашего отряда Ольбарда.
Но в свободном бою расположение «фигур» меняется ежесекундно.
Ульфхам уже разжимал пальцы, когда на Ольбарда налетели еще двое, и я, будучи к Ольбарду ближе всех, метнулся на помощь. Какая-то секунда, не больше. Руад вовремя угадал мой рывок (он тоже «держал» Ольбарда), «пошел» вместе со мной… И наступил на шнурок… А копье уже летело, роняя на головы сражающимся куски «защиты»…
Встреча копья и моей спины должна была произойти через три четверти секунды. Учитывая тот факт, что брошенное умелым викингом (а Ульфхам был именно таким) копье пробивало деревянный столб полуметровой толщины, результат встречи был предопределен. Но…
Второсортное счастье. За полсекунды до встречи бросившийся мне на перехват Свартхёвди треснул меня по ноге обмотанным в кожу и тряпки мечом.
Удар защищенного клинка не отрубил мне ногу, зато развернул градусов на девяносто, и вместо того, чтобы принять копье спиной, я «поймал» его грудью.
Вернее так: я успел увидеть мелькнувшую молнию, отшатнуться буквально на сантиметр, и хорошо отточенный полуметровый наконечник ударил в мою кольчугу на ладонь ниже солнечного сплетения. Кольчугу мою он порвал, как нож – тряпку. Я ощутил острую режущую боль и, практически одновременно, меня «довернуло» и швырнуло на Свартхёвди. А копье Ульфхама Трески, вспоровшее мою кольчугу и мышцы живота, воткнулось в землю в дециметре от его ноги.
Тут наконец подоспел Руад.
Оценив происходящее (копье в земле и кровь на моей разорванной кольчуге), он крикнул Свартхёвди: «Мир!». И «враги», похватив под мышки, выволокли меня с поля боя.
Мне повезло. Крови вытекло порядочно, но сама рана оказалась, по местным меркам, пустяковой. Фактически просто длинная и глубокая царапина. Я промыл ее «зимним» пивом, крепость которого, по моим прикидкам, приближалась к пятнадцати градусам, смазал какой-то зеленой дрянью, выданной Ольбардом, туго забинтовал и восстановил кровопотерю (опять-таки по рекомендации Ольбарда) здоровенным куском сырой телячьей печенки.
Через три дня (мы уже были в море) рана закрылась.
Еще через неделю от нее остался только широкий (все-таки надо было зашить) красный шрам.
Но это фигня. Шрамы здесь только прибавляют шарма (во какой каламбур!), хотя предпочтительней все-таки шрамы на чужих шкурах.
А тот учебный бой наша команда проиграла.
Глава тридцать девятая,
в которой герой очень отчетливо осознает разницу между круизным лайнером и драккаром
Я любовался берегом. В отличие от моих товарищей, высматривающих подходящее место для высадки, я просто глазел на чудеса северной природы. На причудливые скалы и утесы, похожие то на зверей, то на птиц, то на окаменевших гигантов. Теперь понятно, откуда предки викингов взяли свои легенды о великанах. Вот эта высоченная скала и впрямь похожа на великана с наполовину снесенной головой. Молотом Тора снесенной, не иначе.
Красота!
Мы уже семь дней шли без остановок, пользуясь отличным попутным ветром, изрядно подъели припасы, зато наслаждались бездельем. Курорт!
Я сидел на бухте каната из тюленьей кожи, и мне было хорошо. Грести не надо – свежий ветер брюхом вздувал парус и гнал драккар лучше, чем полсотни викингов. Мне было тепло и спокойно. Я грыз каменной твердости сухарь, запивая его водой, чуть подкрашенной клюквенным соком, и этот сухарь казался мне вкуснее, чем жюльен в дорогом парижском ресторане. Эх!
У моих ног завернулся в одеяло Хавчик. Раб тоже бездельничал: готовить-то не из чего. Разве что свежей рыбки наловить… Но разводить огонь на драккаре без особой необходимости не следовало, а рыбу мои дружки с удовольствием лопали сырой.
У берега можно было бы крабов нахватать. Во фьордах их до чертиков. Как отлив, собирай прямо в ведро. Что мы с Рулафом, собственно, и делали время от времени. Варягов я к крабятине приучил. А вот викинги почему-то деликатесных «водяных пауков» не жаловали. Брезговали: мол, падаль едят. Можно подумать, медведи, чье мясо все скандинавы лопали с отменным аппетитом, одним нектаром питаются.
Делать ничего не хотелось. Разве что выпить. Но пиво кончилось три дня назад.
Я доел сухарик и принялся раздумывать на тему: не взять ли еще один. Но лень было отрывать задницу от канатной бухты и тащиться к ящику. Можно, конечно, пнуть Хавчика… Но я еще не настолько вжился в образ рабовладельца, чтобы будить человека из-за такой мелочи.
Нет, с ленью надо бороться. Жестко.
Я решительно поднялся и двинулся к корме. У меня появилось новое хобби: наблюдать за Ольбардом. Это может пригодиться. С моим тренированным интеллектом постичь искусство кормчего вполне реально. А кормчие здесь в чести. Не зря им по три доли отстегивают. Да и в ярлы не выйти тому, кто не умеет управляться с кораблем. Хотя лично я в ярлы не собираюсь. На хрена мне лишняя ответственность?
Еще издали я понял, что Ольбард обеспокоен. Пожалуй, даже встревожен.
Какие же у нас проблемы?
Я вгляделся в серую дымку впереди, выискивая вражеский корабль, – что еще могло угрожать «Соколу»?
Не разглядел ровно ничего, но это ровно ничего и не значило, потому что мои глаза, хоть я на них никогда не жаловался, не шли ни в какое сравнение с глазами большинства морских бродяг.
Зато я достаточно неплохо разбирался в людях, чтобы понять: встревожен не один Ольбард. И ярл тоже…
Кажется, ветер крепчает? Вон какие барашки на гребнях волн.
Точно, крепчает. Хоть и дует не прямо в корму, а под углом, но все равно наш кораблик мчит, как дельфин.
Ольбард – великий кормчий. Не только ухитрялся держать драккар на курсе (ветер прижимал нас к берегу), но и совершенно непонятным образом уводил корабль от самых здоровенных валов. Нас, конечно, качало и так и этак, но через борта не захлестывало, на палубу попадали только редкие брызги…
А ветер все крепчал.
