– О, моя заслуга не столь велика. – Бастиан поклонился, активизируя связь. – Простите, Сергей, мне тут предлагают взятку под видом благодарности. Я должен буду указывать ее в финансовом отчете? И… потом, в налоговой декларации.
– Да за-ради Бога! Тебе просто высказывают благодарность под видом взятки, деньги всегда пригодятся. А за шо тебе бабло листают?
– Простите, что?
– Ну то самое, шо ты не будешь указывать в отчете.
– Не знаю. Официально – за помощь в спасении Брунгильды.
– Слушай, это ж надо уметь так ловко бросить нож, шоб тебе еще за это золотом отвалили! Но это, так сказать, официоз, а если зреть в корень?
– Похоже, через меня Элигий пытается как-то подольститься к вам.
– Да? Тогда хабар пополам! Разузнай, шо ему там от жизни нужно. А я тут пока Гизелле мозги вправлю. А то она вознамерилась сжечь Париж, шоб он врагу не достался. Ты часом про Кутузова с Наполеоном баллад не пел?
– Ну что вы, это же может повлиять на ход истории.
– Ага, на ее потайной ход. Ладно, крути пока казначея, может, чего толкового всплывет. Нас с Гисей не беспокоить! У нас мозговое самоокапывание.
– Не знаете ли вы, дражайший мэтр Бастиан, в добром ли настроении наша госпожа и повелительница?
– Вероятно, в добром. Ее настроение всегда улучшается, когда в трудную минуту рядом оказывается месье Рейнар.
Элигий похолодел от ужаса, но постарался не выдать себя.
– О да, конечно. Он поистине великий человек, я всегда искренне восхищался им. А кстати, – казначей заговорщицки оглянулся по сторонам и будто только сейчас заметил стражников, замерших у входной двери, взял Бастиана под руку и отвел чуть в сторону. – Не рассказывал ли вам сей достойный муж о странной книге, преподнесенной якобы от имени его высокопреосвященства монсеньора Гвидо Бассотури злокозненными абарскими соглядатаями и душегубами?
– Да, мне доводилось ее видеть.
– Сейчас государыня проявила к ней интерес, меня терзают определенные сомнения. Я бы даже сказал, опасения! Хоть на листах этого роскошного фолианта написаны священные тексты, но абарские дары сами по себе подозрительны. Быть может, пергамент, на котором написана книга, отравлен? Есть разные виды яда, не все действуют сразу, некоторые проникают в кровь через кожу, достаточно и самого легкого касания, чтобы отправиться к праотцам. Некоторые же, наоборот, убивают медленно, при вдыхании испарений. Так, скажем, действует ртуть, о которой нам, ювелирам, известно много больше, чем прочим смертным.
Я слышал, что вашему доблестному соратнику и другу мессиру Рейнару поручили выяснить, нет ли на страницах отравы. Такой, как он, несомненно, все исполнит в наилучшем виде. Однако ведомо ли ему о хитроумных персидских ядах? Поймите мое волнение, я, конечно, знаю, что для вас все эти яды – лишь повод для красивых слов в балладе. Но, может, все же что-то слышали?
– Прощупывает, прощупывает, – удовлетворенно констатировал Лис. – Хитрит, надеется, шо ты сейчас простодушно начнешь бить себя пяткой в грудь с криком: «Это я-то не знаю?! Да я все таблицу Менделеева превозмог!..»
– А что, если дать ему желаемое?
– Яду?
– Ну что вы! Он спрашивает о книге, потому что сам о ней что-то знает. Если так, следует выяснить, что именно ему известно. Быть может, в своих исследованиях он в чем-то продвинулся дальше нас?
– Хм, занятная версия. Ладно, действуй.
Бастиан поднес палец к губам, призывая собеседника к молчанию, и картинно насупил брови.
– Нас могут тут услышать.
– Да, да, – закивал Элигий. – Пойдемте ко мне, там надежно.
Спустя пару минут тяжелая дверь хранилища золотовалютных резервов закрылась за казначеем и его спутником, и бдительные стражи снова принялись внимательно оглядывать дворцовый сад в поисках затаившегося врага.
– Вы открывали эту книгу? – все с той же суровой физиономией поинтересовался Ла Валетт.
– Был грех, лишь на мгновение.
– Видели золотое сияние?
– Да, да, я обратил внимание.
– Это страшный яд, он делает человека безумным.
– Не может быть! – всплеснул руками мэтр Элигий. – Так вот оно, значит, как?! Друг мой, как мне кажется, один из моих писарей, движимый, очевидно, любопытством, заглянул в этот фолиант, и теперь отравлен, совсем отравлен! – запричитал казначей, обхватив голову руками. – О, ужас, бедняга! Неужели же ничего не сможет ему помочь?
– Он что же, бьется в конвульсиях или бросается на людей?
– Нет. Но, на днях я увидел его сидящим над счетами, будто каменный истукан. Я думал, он просто не выспался, и сказал ему в шутку: «Спи!» И он тут же уснул. Просто свалился лбом об стол. А когда проснулся, не мог понять, откуда взялась шишка.
– Да, это определенно действие яда.
– Еще он что-то лепетал про сон, будто вдруг увидел прекрасную девушку, прямо здесь, в хранилище. Сначала он было подумал, что это благородная дама Ойген.
– Они что же, похожи?
– Я не могу знать о том, это же был не мой сон. Но писарь говорит так. А потом он увидел глаза этой девушки, они будто затягивали, и лицо больше не казалось прекрасным, черты его были, как и прежде, совершенны, но это совершенство наводило ужас. Я все время тряс и тормошил его, может, именно это не позволило его сознанию окончательно покинуть тело. Но боже, какое низкое коварство, подлое, низкое коварство! Человек даже не умирает, а попросту уходит из жизни, и никаких следов. Это похоже на вечный сон…
– Месье Рейнар, – согласно кивая головой в ответ, вызвал Бастиан, – а ведь действительно получается, что чтение этого фолианта вызывает нечто вроде сна разума.
– Который рождает чудовищ. Похоже на то. И шо?
– Помнится, нечто подобное было и с Брунгильдой. Если память не изменяет, там у нее был некий талисман, еще со склепа, – та самая окаменевшая драконья кровь, что контролировала сон и пробуждение.
– Было дело. Погоди, погоди, ты хочешь сказать, шо можно выбить клин клином?
– Я могу лишь предположить это, но утверждать, к сожалению, не решился бы, и вряд ли кто-то сможет взять на себя такую ответственность. Но мне кажется вполне логичным, что зов огненной крови дракона может вырвать человека из сна.
– Или наоборот, загнать в летаргию, как было с Бруней. Зашибись, версия! Попробуем на лягушках?
– Возможно, лягушка сможет общаться с Медеей и, главное, с Олх, но, увы, вряд ли мы поймем ее рассказ.
– Если не поймем, кому-то придется с ней целоваться.
– О нет, увольте!
