Пораженная подобной метаморфозой, Алиса застыла.
Что случилось? Почему исчез прекрасный дом? Может, она просто не туда попала? Но внутреннее чутье подсказывало, что именно туда. Чуть дальше в землю были воткнуты четыре довольно длинные палки, накрытые сверху круглым брезентовым куполом… беседка…
А там, еще дальше, кто-то отчаянно звал на помощь. Алиса даже не услышала крик, скорее ощутила его всей кожей: страх, смятение, безнадежность…
Уже не размышляя, она бросилась вперед.
Большой сарай с покосившейся дверью изображал склеп.
Ворвавшись туда, она увидела огромную черную фигуру, похожую на хищника, склонившегося над своей жертвой, чтобы разорвать ее глотку острыми желтыми клыками. Тварь показалась Алисе отвратительной, словно жирная многоножка. И вправду, помимо человеческих у нее было множество мелких лапок-щупалец, тянущихся сейчас к лежащей девушке… к Юле.
Что делать? Как справиться с этой мерзостью?
Кто же ей поможет?!
Алиса запаниковала, но вдруг в затхлом воздухе пронесся порыв ледяного ветра, и рядом с девушкой появилась невысокая тонкая фигурка. Это была девочка со снежно-белыми волосами, одетая в какое-то легкое белоснежное платьишко с рюшечками, такое романтичное и неуместное в этом импровизированном склепе.
— Ева?! — Алиса не поверила своим глазам. Ева — снежная девочка из фашистской лаборатории — все еще должна находиться на своей далекой, покрытой вечным льдом родине.
— Тебе была нужна помощь. Ты звала, и я пришла, — просто ответила девочка. — Не забывай, я тоже кое-что умею.
— И я, — послышался голос из темного угла.
Тот, кто стоял там, шагнул на свет, и Алиса узнала малыша, которого прозвала Квазимодо, игрушку профессора Ланского, считавшего своим призванием взращивание уродов
[12]
.
Им обоим Алиса и Олег помогли когда-то, и вот спасенные в трудный момент явились на помощь. Как раз вовремя.
Правой руки Алисы коснулась холодная как лед ладошка Евы. Левую сжали искореженные горячие, как пламя, пальцы Квазимодо… «Только Олега недостает», — почему-то подумала она, но тут же задвинула эту мысль в самый далекий уголок сознания. Сейчас не до того, сейчас нельзя терять ни секунды.
Ей показалось или от их соединенных рук брызнули маленькие искорки, в клочья разорвавшие черную фигуру?
Алиса с трудом перевела дыхание и посмотрела на друзей. И Ева, и Квазимодо становились все прозрачнее, словно таяли в воздухе… они просыпались где-то там, далеко… Квазимодо — в Париже, Ева — на базе инициатов в Антарктиде…
— Спасибо, — прошептала Алиса.
Тем временем лежащая на полу Юля медленно приподнялась на локте, вглядываясь в сумрак.
— Алиса?! — спросила она удивленно.
— Да, это я. Теперь все будет в порядке.
16. Премьера
Проснулась Юля, как ни странно, с ощущением особенной бодрости и легкости. Сегодня, в честь премьеры, не было занятий, и это тоже здорово. Можно подольше постоять под душем, не торопясь одеться и бежать на завтрак, где ее уже ждут друзья.
— Привет! Представляешь, а ты мне сегодня снилась! — выпалила Юля, садясь за столик рядом с Алисой. — Сон такой странный и страшный был, а потом появилась ты, и все стало хорошо!
Олег и Алиса переглянулись.
— Что, что-то не так? — забеспокоилась Юля.
— Нет, все хорошо… Не волнуешься перед премьерой? — спросил Олег, подвигая к ней чашку с потрясающе вкусно пахнущим кофе.
— Волнуюсь немного, — призналась девушка, — но знаю, что у меня все получится… У меня такое чувство, словно я рождена Джульеттой. Понимаете?.. Смешно, да?
— Совсем не смешно, — сказал Олег почему-то мрачно и тут же поднялся. — Давай я тебе омлет принесу. Он сегодня особенно удался.
Юле было приятно это внимание. Вероятно, страшный сон являлся отражением ее смятения, неуверенности, но теперь-то она точно знает, что все сложится хорошо. Она поднимется на сцену юной Джульеттой, чтобы, умерев, возродиться к новой жизни. Что случается с персонажами, когда падает бархатный занавес? Может быть, они попадают в особое измерение, чем-то похожее на шкаф, где темно и пахнет нафталином. Но она, Юля, будет жить дальше. Она больше, чем просто Джульетта, и для нее возможно настоящее новое счастье.
— Спасибо. — Девушка немного смущенно улыбнулась Олегу, принимая у него тарелку.
…День пролетел как единый миг, и вот настал долгожданный час премьеры.
Надевая на себя специально сшитое для этой роли платье, Юля словно оставляла позади всю свою прошлую жизнь. Пока Алиса зашнуровывала на ней корсет, Юля все больше ощущала себя Джульеттой, и сердце гулко билось в груди в смутном предчувствии чего-то… она сама не понимала, хорошего ли, плохого…
Юля… нет, уже Джульетта, вышла из гримерки и натолкнулась на пристальный взгляд. Роман смотрел на нее, стоя у стены, и на лицо его падала густая тень, отчего облик режиссера казался зловещим, словно бы дьявольским.
Девушка непроизвольно вздрогнула, а по спине пробежали мурашки.
— Уже скоро, — сказал Роман хрипло.
Очевидно, о начале спектакля. Юля кивнула, подтверждая свою готовность, и он поспешно пошел прочь, но как-то неловко — опрокинул стул, запутался в кулисе… Как будто режиссер был взволнован даже больше актеров. Бывает… На нем, в конце концов, ответственность за спектакль, за все, что происходит.
— Зал заполняется! Уже почти нет пустых мест! Я так волнуюсь! — говорила Ника, выглядывающая в щелочку между занавесями. — Кажется, у меня сейчас все слова из головы вылетят!
— А ты дыши! Как нас учили — вдох, вдох, выдох, выдох… — советовала ей исполнительница роли Розалинды. — Я сама знаешь как волнуюсь!
…Чуть дальше, в уголке, стояли Тёма и Жанна. Проходя мимо них, Джульетта случайно услышала обрывок разговора.
— …и не нужны мне все эти украшения и прочие глупости! Ты не думай, мне ничего не нужно… — говорила Жанна, нежно глядя на Тёму, облаченного в костюм Ромео.
Джульетта усмехнулась. Странно, она осознавала себя как Джульетту, а Тёму — как Тёму, не как Ромео. Захотелось пошалить: подкрасться к влюбленным и напугать их, но девушка взяла себя в руки: в конце концов, она уже взрослая, и скоро у нее будет настоящий жених — нельзя вести себя как ребенок! И кормилица не раз повторяла, что пора уже стать серьезней… Но быть серьезной — это же так скучно! Серьезные люди такие серые, словно запыленные, словно согнутые под бременем своей серьезности и значимости. Нет, такое ей не по вкусу! Хорошо бы никогда не становиться серьезной! Хорошо бы никогда не становиться взрослой… Вот бы навсегда остаться такой же, как сейчас: юной, легкой, полной еще не реализовавшихся надежд.
